Задумавшись, Василинка едва не упала, попав в огромную лужину, прямо посреди улицы. «И почему люди не сразу соглашаются с Василием? — думала она, пустив овец щипать редкую траву на сухом выгоне. — Выкручиваются из беды и бесхлебицы, кто как может, сами ни от кого не ждут помощи и соседу не очень сочувствуют. Коли совсем пусто в закромах — идут на поклон к богатому, чтобы выручил. А потом, в страду, всем семейством — на отработки».
Как вчера распиналась перед женщинами старая Халимониха! «Бабоньки, милые, иль не видите вы, что этот бобыль безлошадный на вашем хребте хочет в хозяева вылезть? Самому запрячь некого да и за сохой ходить не хочется, так пускай у ваших мужиков на ничейном поле рубахи на спинах от пота взмокнут!»
Халимонихе верили и не верили, но мерзкие слова западали женщинам в душу, и Василий все чаще натыкался на упорное молчание. Вот и дядя Николай, такой, кажется, верный дружок, и того словно подменили: вздыхает, краснеет и все оглядывается на жену, а та молча бросает на Василия злые, колючие взгляды.
— Василинка! — раздался вдруг звонкий голос. — Слышь, Василинка! Где твой отчим? Посыльный приходил!
К ней подбежал запыхавшийся Ананий.
— Посыльный велел, чтобы Василий немедля шел в сельсовет! Очень важное дело!
Отчима не раз звал председатель сельсовета Дедков и не раз говорил, что без таких добровольных помощников Советской власти никак не управиться. Василий привык к неожиданным вызовам, тут же откладывал в сторону хозяйственные дела, чтобы выполнить поручение. Вот и сейчас укусил, наверное, наспех лепешку и пошагал лесной дорогой в местечко.
А вечером вся Березовая Роща знала, что Василий едет на сельскохозяйственную Выставку. В Москву, в столицу!
Василинка не могла скрыть своей радости и чуть ли не летала со двора в хату, из хаты в хлев, торопясь поскорей переделать всю работу. Она гордилась своим отчимом. Значит, Василий очень хороший человек, если сельсовет и партийная ячейка посылают его посмотреть, чего достигли крестьяне других далеких и близких деревень, послушать, как идет совместная работа в коммунах и артелях. В Березовой Роще люди еще колеблются: хорошо ли это — вместе обрабатывать землю, заводить машины, которые будут принадлежать всем. Приезжал агроном, уговаривал переходить на многопольный севооборот, чтобы не истощалась земля, а они не верят, что так будет лучше.
А самое главное — в Москве живет Ленин! С какой любовью произносили это имя Василинкин отец и дядя Самсонов! Едва построив хату, Василий первым делом прикрепил к стене портрет Ленина. Василинка знала, что враги стреляли в Ильича, что он сейчас болеет.
А может, все-таки выпадет Василию счастье и он увидит Ленина!
В воскресенье, в день отъезда, крестьяне столпились возле их дома. Желали удачи, просили, чтобы внимательно все слушал, спрашивал и даже записывал.
— Ты узнай непременно, как там насчет бедноты, нарежут ли нам еще земли, — подал голос Семен.
— И почему в нашей местности не делят землю подушно, не забудь спросить, — наказывал Николай.
— Ишь чего захотел! — ехидно протянула Халимониха. — Выпустил на свет этих душ целую ораву, хлеба же для них добыть не можешь. А нынче подавай ему землицы на каждую душу.
— Помолчала бы ты лучше, соседка! — Семен легонько отодвинул старуху плечом. — Слышь, Василий, спроси, найдут ли управу на торговцев-перекупщиков? Осенью покупают у нас хлеб по дешевке, а весной сдирают с бедноты шкуру. Нельзя ли приструнить этих грабителей? — И, подумав, добавил: — Попроси там (кого — Семен не сказал, потому что не знал), чтобы торговцам запретили такие махинации.
— Запретили! — передразнила Халимониха. — А ты работай, как все хозяева, и не покупай весной хлеба, коли дорого. Да с осени не продавай.
— Как не продавать? А на какие деньги купить соли или керосина?
Этим вопросом Семен еще сильнее разозлил Халимониху. Сжав кулаки, она высказала то самое главное, что более всего тревожило Халимонову семью.
— А вы скажите, люди добрые, почему в Москву посылают бобыля этого? — спросила Халимониха, глядя на Василия испепеляющим взором. — Боже, что нынче делается? Разве не мог в Москву кто из работящих хозяев поехать? Жили люди спокойно, никто не говорил ни о каком переделе.
