За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941 - страница 95
В третью пятилетку, в связи с обострением товарного дефицита, правительство сократило сельские фонды. Осенью 1938 года Политбюро отменило встречную торговлю товарами при закупке хлеба[389]. В декабре 1939 года — шла советско-финская война — Политбюро запретило продажу муки, а затем и печеного хлеба в сельских местностях[390]. К 1940 году показатели сельской торговли упали до уровня, существовавшего накануне отмены карточной системы. В третью пятилетку на сельское снабжение поступало менее трети рыночных фондов, в то время как сельское население составляло почти 70 % населения страны и держало почти 40 % покупательных фондов[391]. Это усредненные данные, по отдельным товарам существовали гораздо более резкие диспропорции.
Торговля на селе и по внешнему виду была непригляднее городской. Почти половину сельских магазинов составляли мелкие лавочки с мизерным оборотом 10–25 руб. в день, один продавец, на полках вперемежку лежит съестное и нехитрый ширпотреб. Одна такая лавка обслуживала селения в радиусе нескольких километров, а более крупный сельский магазин был единственным в радиусе 15–20 км. Универмаги располагались в районных центрах, да и то не во всех. К началу 1940‐х годов среди 254 тыс. сельских предприятий торговли число новых современных сельмагов, раймагов, райпродмагов, райкультмагов составляло порядка 10 %[392]. Наиболее крупные 563 магазина (0,3 % сельской торговой сети) торговали в день на 500 руб., что существенно меньше оборотов крупных городских магазинов.
В период открытой торговли сельское население могло покупать товары и в городе. Крестьяне составляли постоянный «контингент» городских очередей. Они ехали в города не только за мануфактурой, одеждой и обувью, но и за хлебом. Однако государство следило за «товарной миграцией» в города. В периоды кризисов снабжения силами милиции, НКВД и НКПС велась очистка городов от иногородних покупателей, вводилась продажа товаров при предъявлении прописки. Сельской администрации запрещалось выдавать крестьянам справки и паспорта для поездки в город. Городское руководство также принимало меры против наплыва крестьян, вводя закрытую торговлю для горожан.
При распределении рыночных фондов внутри регионов сохранялась не только диспропорция городского и сельского снабжения, но и иерархия городов. Крупные промышленные центры получали надбавки по сравнению с неиндустриальными[393]. В регионах, где концентрировались крупные индустриальные объекты, диспропорции городского и сельского снабжения были резче, тогда как внутри сельскохозяйственных регионов, где преобладали неиндустриальные города, соотношение городских и сельских фондов являлось более сбалансированным за счет низких поставок в города.
Лидером в географии снабжения оставалась Москва. В столице проживало немногим более 2 % населения страны, но в 1939–1940 годах она получала около 40 % мяса и яиц, более четверти всех рыночных фондов жиров, сыра, шерстяных тканей, порядка 15 % сахара, рыбы, крупы, макарон, керосина, швейных изделий, шелковых тканей, резиновой обуви, трикотажа. Фонды других товаров также не соответствовали доле столицы в общей численности населения страны и составляли порядка 7–10 %[394]. Ленинград жил скромнее Москвы, но тоже занимал особое место в ряду городов. В 1939–1940 годах он получал пятую часть рыночных фондов мяса, жиров, яиц. По этим товарам два города — Москва и Ленинград — «съедали» более половины всего рыночного фонда, хотя в них жило всего лишь несколько процентов населения страны!
В период открытой торговли сохранялась и социальная стратификация снабжения, подобная той, что сформировалась в годы карточной системы. Наиболее одиозные внешние проявления государственного прагматизма исчезли: закрытые распределители и столовые для строго определенных групп населения с различным ассортиментом, нормами и ценами вроде бы перестали существовать. Магазины были открыты для всех, и цены в них зависели от географического пояса, а не от социальной принадлежности покупателей