— Надо следить за Диком Пуллером, — сообщил Скейзи.
На лице Питера появилось удивленное выражение.
— Было время, — начал Скейзи, — когда Дик Пуллер был лучшим солдатом в армии. Должен сказать, что служить под его началом было почетно. Это был великий офицер. Профессионал из профессионалов. Но все в прошлом.
— О чем вы говорите? — Питеру не нравился этот разговор.
— Иногда люди, которым пришлось слишком много воевать, устают от этого. Они уже не могут больше посылать людей на смерть, у них не хватает смелости для решительных действий, они не уверены в себе, боятся сближения с противником и рукопашной схватки, не хотят нести потери, не хотят, чтобы их люди умирали при захвате объекта. И получается то, что мы и имеем сейчас: впечатление такое, словно что-то делается, но здесь, в самом центре событий, мы-то как раз ничего и не делаем, а только следим за временем.
— Послушайте, он пытается, но ничего не может сделать пока…
Скейзи придвинулся ближе.
— В иранской пустыне наступил момент, к которому Пуллер готовил себя всю жизнь. Этот момент не был неожиданностью, предоставлялся отличный шанс, надо было только воспользоваться им. Вы знаете, как говорят у нас, военных? Кто рискует, тот побеждает. Это первая заповедь специальных операций. Но тогда, в пустыне, Дик Пуллер потерял свой талант рисковать. А у того парня на горе он имеется.
— Так что вы хотите?
— Если он снова трусит, то я уберу его. Возьму все на себя и отвечу за все последствия. Именно так мне и надо было поступить в пустыне. Вам надо просто следить за ним, и если уловите признаки того, что он сломался, сообщите мне. Поняли?
Питеру показалось, что он стал участником этакой запутанной семейной драмы. Этакого совсем не смешного пародийного варианта комедии положений, вроде «Мои три сына» Эдварда Олби, где старший сын, в данном случае Сумасшедший Скейзи, собирается убить своего отца Фреда Макмарри (Дика Пуллера), в то время как двое младших сыновей — он сам и бедный, молчаливый Акли — сидят и не знают, что делать.
— Вам лучше пересмотреть…
— Тиокол, если он опустит руки, то вы дадите нам знать. Это и будет ваша настоящая работа. А теперь вам лучше вернуться к этой чертовой двери.
Чем дальше продвигался Тигарден, тем лучше чувствовал себя, хотя понимал, что все должно быть наоборот. Неважно, каким образом, но ему удалось смыться оттуда. Он рвался на волю, не чувствуя при этом стыда.
Еще больше он успокоился, когда тоннель под названием Элис расширился и Тигарден смог подняться с четверенек. Это было так здорово, тоннель показался ему огромным и просторным. Черт побери, он уже испытывал подобное ощущение во Вьетнаме, году в семьдесят первом, когда был еще совсем мальчишкой и только-только пришел на службу в войска специального назначения. Противник надолго запер их в маленьком местечке, каждую ночь они отражали атаки, пока, наконец, не пришло подкрепление и не освободило их. Вот тогда он и испытал чувство, подобное нынешнему. Тигарден еще не чувствовал полной свободы, не мог пока увидеть звезды — если только сейчас на небе были звезды, ведь он не имел понятия, сколько сейчас времени, но он уже не погружался все глубже и глубже в эту проклятую темноту.
Он даже решил засвистеть, но внезапно услышал впереди какой-то шум, что-то вроде шороха по камням. А что, если Крыса-6 послал следом других парней? Тигарден замер, его не радовала перспектива столкнуться с офицером и объяснять ему, какого черта он делает здесь, за сотни футов от своей напарницы, уже почти в горизонтальной штольне. Он начал лихорадочно придумывать объяснение, чтобы хоть как-то оправдать свой позор.
Рация!
Рация не работает, они не могли продвигаться дальше, и он возвращается, чтобы восстановить связь перед тем, как…
Луч фонаря резанул по глазам, пригвоздив его на месте.
— Эй! Черт побери, ребята, да вы меня напугали. Какого черта вы нас проверяете, Крыса-6? Радиосвязь оборвалась, и я вернулся, чтобы наладить ее. Знаете, там просто сплошная преисподняя.
В лицо Тигардену ударил еще один луч фонаря, ослепляя, наполняя сознание какими-то взрывными искрами. Он услышал глухие ругательства и тихое бряцание оружия.
