Avanti[2], нетерпеливо сказала она, блеснув золотыми зубами.
Мэллон вошел.
Мэллон вошел в изумлении от собственной покорности, с горьким вкусом страха во рту. Зачем? Чего он ожидал, с кишечной спазмой переступая порог? Точно — не этой комнаты: приглушенный свет, аккуратно застланная кровать в углу, лоснистый желтый диван и кресло ему в тон, искусственная пальма. Не этой комнаты и не двух красивых детишек, которые смотрят на него во все глаза. Один ребенок был девочкой лет восьми-девяти, другой — мальчиком чуть постарше. Они стояли по бокам от вора — девочка обняла его руку и прижималась к нему. Потом они отступили назад, а старуха прошла мимо Мэллона, схватила карманника за плечи кожаного пиджака и стащила его несколькими грубыми рывками, так что тот даже пошатнулся. Без пиджака он выглядел еще мельче — мельче и круглее. Ворча, она толкнула его к кровати, сказала что-то девочке, и девочка помогла ему лечь, а потом стала на колени и сняла с него туфельки.
Старуха смотрела на него, подбоченясь. Потом повернулась к Мэллону. Сядь! велела она. Не дожидаясь согласия, она показала на желтое кресло и смотрела на Мэллона, пока он не сел. Тогда она сказала: Сиди! и вышла из комнаты.
Карманник лежал на спине. Он глубоко дышал. Дети разглядывали Мэллона: девочка — стоя у кровати, а мальчик — у большого окна в конце комнаты. Окно было затянуто пленкой, цедившей в комнату жемчужно-серый свет. На девочке была футболка с пандой на груди; из рукавов торчали длинные тонкие руки с мосластыми локтями. Мэллон улыбнулся ей. Твой папа? спросил он, кивнув на карманника.
Ответа не было, но она сделала шаг к Мэллону.
Дядя?
Она посмотрела на мальчика и рассмеялась взрослым, откровенным смехом, а потом натянула ворот футболки на рот, как вуаль.
Из глубины дома что-то крикнула старуха. Девочка скромно потупилась, сцепила руки на животе и мелкими шажками, словно изображая гейшу в узком кимоно, перешла на другую сторону комнаты. Мальчик продолжал глазеть. Мэллон хотел было улизнуть, но кресло было глубокое и мягкое, и пока он собирался с силами, вернулась девочка и стала перед ним с тарелкой развернутых шоколадок и пластиковой бутылкой кока-колы. Мэллон помотал головой, но девочка не убирала дары, глядя ему в глаза и все время кивая, так что отказаться было уже невозможно. Он взял колу. Хотя она была теплой и пенилась во рту, он сделал вид, что пьет с удовольствием: откинул голову, закрыл глаза и, закончив, поставил бутылку на пол.
Карманник застонал и отвернулся к стене, что-то бормоча. Он повысил голос, будто с кем-то спорил, потом затих. Девочка обернулась и посмотрела на него, потом на мальчика, который потихоньку подошел к креслу с другой стороны. Девочка прислонилась к колену Мэллона и ритмически толкалась об него, как это бывает с детьми, когда они задумаются о чем-то своем или наблюдают за чем-то интересным. Чисто инстинктивно он обнял ее за талию и поднял к себе на колени; потом посмотрел на сиротливо стоявшего мальчика и тоже посадил его на колени. Получилось это вполне естественно, и дети, по-видимому, восприняли это так же; легенькие, головастые, они прильнули к нему, прислонили головы к его груди. Их волосы приятно попахивали землей. Карманник снова лег на спину и захрапел. Мири, прошептал мальчик, Мири, Мири, Мири — и стал передразнивать его, перемежая носовую музыку издевательски точным чмоканьем и храпом. Девочка тряслась. Она закрыла ладонями рот, то и дело взрываясь хохотом.
Мэллон откинул голову на спинку. Он устал, а кресло было удобное, и от детей исходило знакомое тепло. Он закрыл глаза. Мальчик затих, девочка тоже. Мэллон ощущал их дыхание, молодое, легкое дыхание, на удивление синхронное. Ему пришло в голову, что они, может быть, двойняшки. Лениво задумавшись о загадке парности, близнячества, он вспомнил, впервые за много лет, двух мальчиков, с которыми рос — Джерри и Терри… или Джерри и Ларри… потом упустил нить мысли, отпустил, дал ей ускользнуть, убаюканный храпом карманника, почти принимая его за свой. После он не мог сообразить, долго ли это длилось. Недолго, подумалось ему, но когда ощутил, что дети слезли, и с неохотой открыл глаза, почувствовал себя отдохнувшим, словно проспал несколько часов.
