— Генерал, осчастливь бедную молдаванку: ей еще не приходилось гадать такому важному начальнику. Небом правит бог, на земле царствуешь ты, мой храбрый рыцарь! Вижу, мужчины покорятся тебе, а женщины припадут к стопам твоим….
Офицер действительно был внушительного вида. Одутловатое лицо его отягощал двойной подбородок. Широкую грудь украшали наградные планки. Он остановился, вытер лицо, толстую шею белоснежным платком, снял фуражку.
До Ирины донеслись обрывки фраз:
— …бубновая, что держишь у сердца, платит тебе черной неблагодарностью. С трефовым делит свой досуг.
— Бубновая, говоришь? — переспросил офицер. — С трефовым?
— Да, да!
— Жена верна мне! — крикнул немец.
Заглядывая в его глаза, цыганка продолжала внушать:
— Мотылек любит солнышко… А слепой муж тем жене удобен, что ни зги не видит.
Резко вскинув руку, офицер с плеча рубанул цыганку стеком по голове:
— Получай, грязная швайн[3].
Вскрикнув от боли, гадалка бросилась бежать. Немец расстегнул кобуру, торопливо выхватил пистолет, прицелился. Сухо щелкнул выстрел.
«А вдруг ее ранило?» — ужаснулась Ирина и, не раздумывая, побежала за цыганкой.
Миновав два перекрестка, поравнялась с ажурной, отлитой из чугуна решеткой городского парка. Под орешником, склонив голову на высокую спинку лавочки, сидела гадалка. Пышные ее волосы рассыпались, закрыв лицо.
— Сестра, — обратилась к ней Ирина. — Я все видела, вам больно?
Цыганка пугливо встрепенулась, быстро ответила:
— В жалости не нуждаюсь!
И, поправив мониста, вскинув голову, легко ушла в глубь парка.
Фон Клейст занял не только важный индустриальный город. В Приазовске скрещивались шоссейные и железные дороги, речные и морские пути. Отсюда немецкое командование готовило прыжок к Волге, бакинской нефти, кубанской пшенице. В город вошла бронированная армада: 3, 13 и 29-я танковые дивизии, 16-я и 60-я моторизованные, а также дивизии СС «Викинг» и «Адольф Гитлер».
Геббельс известил весь мир о блестящей победе на Востоке. Сам же фон Клейст нервничал, готовился не только к наступлению, но и к обороне. На дальних подступах к Приазовску воздвигалось огромное кольцо из дотов.
Приазовск должен был стать форпостом германской армии на ее правом фланге. Отсидеться зиму в тепле, накопить силы для летнего сокрушительного удара — вот та цель, которую преследовал фон Клейст. В городе и его окрестностях разместились штабы, ремонтные базы, склады, казармы, увеселительные заведения для солдат и офицеров, был введен комендантский час, круглосуточное патрулирование улиц, строгий паспортный режим.
Дом Трубниковых стоит хотя и в тихом переулке, но недалеко от центра, к ним уже три раза являлись с проверкой документов.
Вся семья в тревоге за жизнь Семена. Его бы надо переселить, но подходящего места пока не находилось.
□
У Надежды Илларионовны о всех душа болит. Своих у нее четверо, и все разные. Ира — нежная, мечтательная, что в душе, то и на лице. В детстве, бывало, залезет под стол, часами в «доктора» с куклами играет: лечит, перевязывает, выслушивает, делает прививки. Дочь стала врачом. И, кажется, неплохим: тянутся больные к Ирине — значит, оценили.
Костя, наоборот, рос скрытным, неразговорчивым. Как-то мать чуть до обморока не довел. Притаился в беседке и портняжной иглой себе ладонь протыкает. «Ты с ума сошел?» — поразилась мать. Сын лишь улыбнулся: «Ничуть не больно». — «Руку зачем калечишь?» Костя промычал: «Гм… калечишь? Алексашка сквозь щеку иглу протаскивал, да еще с ниткой, и то ничего». — «Какой такой Алексашка?» Сын грубовато пояснил: «Меншиков, вот какой!»
Материнские трепки Костя воспринимал как должное, без обиды. Помилования не выпрашивал. Из первого класса стал приходить в синяках, ссадинах. На расспросы отвечал одно и то же: «Нечаянно о парту стукнулся».
Однажды Надежда Илларионовна выследила его путь из школы домой. Дошлые первоклассники разными тропами сошлись в одно место — в дальний угол парка, заросший акациями. Сложили в кучу портфели, скинули курточки. Все встали в круг. В первой паре выступил ее Костенька, Как заправские боксеры, дрались по правилам: лежачего не трогали, просившего пощады — миловали.
