Шли и ехали. Днем и ночью. С запада на восток.
Через полмесяца по тому же шляху из глубины смердящей гарью степи, поддерживая друг друга, потянулись раненые солдаты, командиры. Усталые и злые, они торопливо проглатывали молоко, яйца, мясо — все, что выносили им женщины. В благодарность кивали головами и сливались с клубами желто-серой пыли, окутывавшей горизонт.
В те горестные дни вызрела и окрепла между отцом и сыном немногословная мужская дружба.
Что пережил, передумал тогда старший Маслов — неведомо, лишь на лице прибавилось несколько морщин, да смолистые волосы подернулись изморозью. Заводское начальство распорядилось отправить Маслова на Урал. «Вот демонтирую оборудование, тогда…» — воспротивился он.
Жена Лукича тоже решила остаться. «Куда я без тебя, — сказала она, — ведь вдвоем сподручнее». Старик вспылил: «А что, если?.. До тебя ли мне будет. Одной голове ладу не дашь!» Жена спокойно, как о давно решенном, ответила: «Уж как-нибудь… А если неустойка — в горы, к Айтеку уедем».
В горы уйти им не удалось. Лукич скрепя сердце вернулся на завод.
Сегодня Лукич вернулся с работы веселым, подойдя к Юрию, лежащему на кровати, спросил:
— Все лежишь? Мохом скоро обрастешь, — и протянул сыну небольшой исписанный листок. — Вот прочти да мозгами раскинь, что к чему.
Юрий с жадностью стал читать текст, напечатанный на машинке: «К тому, кто с пламенной душой…» То была листовка подпольного горкома комсомола. В конце — крупная приписка: «Прочти, перепиши и передай товарищу». Юрий бросился на кухню:
— Папа! Где взял?
— На улице подобрал.
Юноша еще раз прочитал листовку. Достал ученические тетради, химический карандаш и, торопясь, принялся переписывать прокламацию. Писал почти всю ночь.
Утром мать не обнаружила сына в комнате. Со двора доносились глухие удары. Взглянув в окошко, позвала:
— Лукич, полюбуйся.
Юрий копал заскорузлую землю под деревьями.
— Оттаял, — обрадовался отец.
Бережно перебрав листки, исписанные четким почерком сына, он скрытно от жены сунул их в чемоданчик с провизией. Во дворе похвалил:
— Молодец, сынок.
В полдень Юрий переоделся и, захватив диплом и паспорт, отправился на станцию. Начальник депо, узнав через переводчика, что Маслов по профессии техник-котельщик, обрадовался:
— Карош рус. Ощень карош!
— Я хотел бы работать помощником машиниста. Вот свидетельство.
— Сейчас паровозов мало, вот прибудут из Европы — тогда пожалуйста. А пока направим слесарем.
Выслушав переводчика, Маслов согласился.
На третий или на четвертый день работы он встретил около депо Ирину Трубникову. Оказывается, она служила совсем недалеко, в привокзальном медпункте.
Чтобы чаще встречаться с врачом, Юрий обжег себе руку. Лечила его Трубникова. Во время перевязок им раза два удалось поговорить наедине. Нетерпеливый Юрий шел напролом, спрашивал, как связаться с подпольным комитетом, от имени которого в депо появляются листовки. Ирина переводила разговор на другое.
Однажды она спросила:
— Ты регистрировался как комсомолец?
— Нет!.. Но билет ношу с собой. — Из потайного кармана достал комсомольский билет.
Девушка покачала головой с таким видом, словно перед ней находился опасно больной.
— А вот это напрасно. Надо быть предельно осторожным. А если я донесу?
— Не донесешь! Сама меня в комсомол рекомендовала.
— И чуть со стыда не сгорела. Забыл?.. Там, в горкоме, на бюро, когда принимали в комсомол?
Конечно, превеликий тот конфуз он хорошо помнит. Отвечая на вопросы, увлекся, принялся руками размахивать. Из-за пазухи выпорхнули два голубя. Ударившись о стекла, метнулись к потолку. Посыпался пух. Присутствовавшие на бюро вскочили, кинулись ловить птиц, Секретарь горкома Семен Метелин звонил колокольчиком — не помогло. Открыв окно, размахивая «Огоньком», выгнал голубей из кабинета.
Кое-кто из членов бюро склонялся к тому, чтобы воздержаться от приема Маслова в комсомол: несерьезный, мальчишество не перебродило. Пока шли прения, с улицы доносилось утробное: угу-у, угу-у. Метелин повернулся к окну. У открытой форточки сидели голуби, склонив головки, заглядывали в комнату, будто подавали знак хозяину: ждем, мол. Семен от души рассмеялся:
