— Ну, что нового? — осведомлялся Николай застав его за чтением очередного послания. — Промывка мозгов?
— Послушай, если интересно.
— Слушаю, — смотрелся тот в зеркало.
— «Милый Феликс, — принимался он читать, — наконец-то я получила от вас известие, а то прямо тоска разбирала без строки от наших беглецов. Ты прежде писал ежедневно, а теперь совсем перестал! Меня очень волнует твой необходимый отъезд в Петербург. Надеюсь, что я скоро от тебя получу телеграмму с твоим решением, так как вопрос слишком серьезный, чтобы к нему относиться зря. Если ты нашел свидетельство о болезни и можешь дотянуть до конца октября, то брось Париж и французские замки и приезжай прямо в Петербург, устрой свои дела и приезжай сюда, где так дивно хорошо! Очень жаль, если Николай от тебя отстанет, так как Папа рассчитывает на его приезд сюда и постоянно об этом говорит»…
— О господи! — зевает брат.
… — «во всяком случае, — продолжает он чтение, — пусть Николай напишет Папа письмо, и милое письмо, как умеет быть милым, когда он этого хочет. Надеюсь, что вы живете в мире и согласии»…
— Не мутузите друг друга…
… — «и все маленькие недоразумения, — читает он, — забыты. Согласие между вами — большое для меня утешение, подумайте оба об этом и старайтесь его не нарушать. Мы приехали сюда на автомобиле из Бахчисарая и ехали почти столько же, как на лошадях, так как приходилось двигаться вперед очень осторожно благодаря крутым поворотам, спускам и подъемам. Мы должны были ехать через Эриклик, что гораздо ближе, но Папа прозевал дорогу и мы очутились в Ялте — это прибавило нам 12 лишних верст. Обиднее всего, что милые ай-тодорские соседи выехали нас встречать на Эриклик и прождали там два часа понапрасну!.. Вчера мы у них обедали с дядей Петей и Безаком, который приехал на несколько дней. Сегодня утром явились Квитки, радостно настроены приездом в Кореиз. Папа у моря, а я осталась дома тебе написать, моему Фелюньке, и хоть мысленно крепко его поцеловать. Без вас обоих Кореиз уныл, и мне нигде не хорошо. Крепко целую. Христос с вами. Мама».
С письмом в руках он идет к окну, стоит какое-то время в задумчивости.
— Фелюнька, — слышит насмешливый голос брата. — Забыл? На блины опоздаем. Звонили из ресторана.
В один из дней, собираясь на костюмированный бал в Опере, нарядились — брат в «домино», а он в ставший для него привычным женский наряд. До начала маскарада оставалось достаточно времени, на бульваре Капуцинок они купили билеты на музыкальную пьеску в театр «Водевиль», устроились в первом ряду партера. Во время представления кто-то его упорно лорнировал из ближней литерной ложи. В антракте, когда зажегся свет, обнаружилось: король Великобритании Эдуард Седьмой! Брат, выходивший покурить в фойе, рассказывал со смехом: к нему подошел какой-то напыщенный тип, попросивший от имени его величества сообщить, как зовут его прелестную спутницу.
— Было бы желание, без труда свел бы его с ума, — отозвался он.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
Посещая прилежно парижские кафешантаны, он выучил наизусть все модные в ту пору песни и очень недурно их исполнял юношеским контральто на вечерах у Муни.
— У меня идея! — загорелся однажды после его выступления брат. — Чего зарывать талант в землю?
По части выдумок Николаю не было равных. Отправился к директору модного петербургского кабаре «Аквариум», с которым был знаком, предложил послушать замечательную француженку-певичку. Явился час спустя, давясь от смеха: клюнул! согласие дано! в среду вечером прослушивание!
Все прошло как по маслу. «Француженка» с чернобуркой на плечах и в шляпе с большими полями, исполнившая стоя у рояля свой репертуар, привела директора в восторг.
— Браво, мадемуазель! — вскричал он по окончании. — Готов подписать с вами контракт на две недели!
В вечер дебюта его колотила дрожь: авантюра их, кажется, зашла слишком далеко. Разжигая интерес публики на афишах, анонсировавших его выступление, вместо фамилии стояли три звездочки — публика валом валила в кабаре.
Выйдя по знаку режиссера на сцену — в голубом тюлевом хитоне, наколкой на голове из страусиных перьев и матушкиных бриллиантах, щурясь от яркого света прожекторов, он испытал невообразимый, дичайший страх. Стоял переминаясь с ноги на ногу, растерянно глядел в зал:
