— Таня! Шах!
Не откликнулись. Юрка выбежал на опушку.
Шах и Таня на том самом месте, где он оставил их, кружились, упираясь в землю — ноги к ногам — и до отказа вытянувшись на сцепленных руках, как делают это, играя, детишки.
— Ша-ах!
Они опять не услышали его. Шли, взявшись за руки, оживлённо беседуя о чём-то, потом Шах, всплеснув руками, остановился, побежал назад, за позабытой сумкой, а Таня захохотала, переламываясь надвое. Потом она стремглав помчалась к лесу, Шах за ней.
Таня, а за ней- Шах пробежали мимо Юрки как раз туда, где лежали на кочке срезанные им грибы:
— О боже! Глянь, Костенька, какие красавцы, один к одному!
— Законно,— сказал Шахназаров, как и Таня, не замечая приближающегося Юрку.
А потом они забыли и о грибах. Стояли и как-то странно глядели в глаза друг другу.
Юрка кашлянул. Они как бы очнулись. Шах достал из сумки газету, свернул кулёк: «На, держи, мы их сейчас!»— но грибы не попадали в кулёк, то ли Таня плохо держала его, то ли Шах вдруг стал таким неловким.
А потом опять... их будто заморозили, ничего не хотят ни видеть, ни замечать... Ну пусть Таня не замечает его, а Шах...
Юрку как огнём обожгла страшная догадка: это она, Таня, во всём виновата. Шаху интереснее с нею и быть, и играть, нежели с ним, Юркой.
Один за другим повыбрасывал он из фуражки грибы, напялил фуражку на самые глаза и проговорил, безжалостно отчеканивая каждое слово:
— Ты обманщица, Таня... Ты вовсе не за грибами шла, а так...
— Почему?— краснея, спросила девушка.— Ну что ты, Юра?..
— За грибами в новых сапожках и пальто не ходят потому что... А ещё ты плохая... У тебя бабушка болеет, а ты тут... вертишься...
Таня ахнула, вспыхнула вся, рука с кульком опустилась, и посыпались ей под ноги с такой готовностью и радостью собранные для неё Юркой грибы. Вздрогнула, будто её ударили, и, прикрыв рукою пылающее лицо, побежала из леса. Какое-то время смятый кулёк ещё белел в её руке, потом она обронила его, и он распластался на усыпанной листвою и хвоей земле.
Шахназаров метнулся следом за нею:
— Таня!
Она не оглянулась.
Юрка слышал, как Шах, путаясь сапогами в зарослях высокого вереска, зашагал к позиции. Догнал его, но идти рядом не решался.
— А чего она к тебе цепляется? Думаешь, не понимаю, да?
— Не цепляется. Просто Таня — мой хороший друг. Эх, Юрка, Юрка...
— А я не друг, да! Я уже не друг?
Шахназаров, ускоряя шаг, ничего не ответил.
Осень шла на убыль. Отгремели громы, осыпались с клёнов и берёз поблекшие листья. Прибилась к земле дождями серебристая паутина.
С каждой зарёю гуще ложилась изморозь на крыши домов, на деревья и травы. Днём солнце слизывало её, а там, куда оно не доставало, так и лежала, будто землю и траву в тех местах припорошили сахарной пудрой.
Потом опять хлынули дожди — обложные, без грома и молний.
Часовые у проходной и на дозорных вышках стояли, не снимая тяжёлых брезентовых плащей. Ни в лесу, ни на дороге не слышно и не видно было птиц. Лишь на чердаке солдатской казармы гуртовались, угрюмо воркуя, оставшиеся здесь на зиму голуби да чирикали за окном нахохлившиеся воробьи.
Однажды под вечер, выглянув в окно, Юрка с радостью заметил: вместо дождя идёт снег, какой-то ещё слабенький, лёгкий. К утру он успел укрыть землю сплошь. Ударил мороз. Снег заскрипел под ногами, не собираясь таять,— легла зима.
За всё это время не многое случилось в Юркиной жизни. Но всё-таки кое-что произошло.
...Несколько дней после той неумной выходки в лесу, когда он так грубо и незаслуженно обидел Таню, были для него полными тяжких раздумий. Что бы ни делал, где бы ни находился, в ушах звучали слова Шаха: «Эх, Юрка, Юрка», сказанные с таким сожалением, точно Шах хотел добавить: «Я-то тебя человеком считал, а ты...» В школу и назад ходили они, почти не разговаривая, и песен больше не пели. Когда Шах забегал на почту, Юрка ждал его у крыльца или за глухой стеной, где не было окон: с Таней встречаться стыдился.
Как-то ожидая Шаха на крыльце, он, от нечего делать, сгребал в кучку опавшие на скамью листья с клёна, растущего рядом. Скрипнула дверь. Думал, Шах, нет — чьи-то маленькие тёплые руки прикрыли ему глаза, а за спиной кто-то беззвучно засмеялся. От рук пахло клеем и ещё — сургучом.
