Но когда Нессельрод и Родофиникин «потрясли ему руки, усадили и посмотрели на него с нежностью, Грибоедов вдруг испугался. Ему показалось, что испугался он за поручика». Быть может, он подумал о странном каламбуре на слове «убивал», пришедшем ему в голову в связи с зайцами, которых убивал доктор Макниль. Возможно, что он подумал не только об одном, но и о втором зайце.
А перед этим «сунулся к нему (Родофиникину. — А.Б.) в дверь англичанин, доктор Макниль, который пришел с визитом и за бесценок предложил акции некоторых ост-индских заведений, и он эти акции купил. В разговоре было упомянуто, между прочим, имя поручика Вишнякова и говорено об ост-индских интересах вообще.
Потом он поехал к Нессельроду.
Но так как старший руководитель был к вечеру рассеян, он сказал ему, что следовало бы скорее отправить в Персию Грибоедова и что нужно жестоко распечь одного поручика, агента, совершенно разоблаченного англичанами, который может вконец испортить отношения с Лондоном.
Нессельрод согласился вообще, но сказал, что, кажется, с Грибоедовым еще не сговорились…
Вишнякова он распек, пообещал ему добиться разжалования в рядовые, а Грибоедова познакомил с Мальцевым…»
Но когда Грибоедов, который «многого из этого не знал», во время аудиенции у Нессельрода произносит имя доктора Макниля, происходит нечто странное. Странен взгляд, которым посмотрел вице-канцлер империи.
Вот что происходит.
Грибоедов: «Мне нужен человек, который мог бы противостоять английскому доктору, господину Макнилю, который представлялся вашему сиятельству.
Неопределенным взглядом посмотрел вице-канцлер империи…
Он провожает Грибоедова до приемной и остается один.
— Какое счастье, — говорит он и смотрит на свой паркет. — Какое счастье, что этот человек наконец уезжает».
Уезжает он на съедение.
«Грибоедов многого из этого не знал, но разве что-нибудь от этого менялось?
Что бы, например, он стал делать, если бы все это знал?
То же самое, что делал теперь».
В романе сказано еще что-то про письма Нессельрода, что-то про изменничий шифр…
Опущенная в первом романе австрийская интрига во втором восполняется английской. Английская интрига описана подробно и существует не сама по себе, а в соединении с главными повествовательными линиями. На ней крепится подтекст, строятся сюжетные ходы, и с ней связывается мотивировка убийства героя. Иностранная тема в «Вазир-Мухтаре» поддерживает характерную для романа замкнутость не единичной человеческой судьбы, как Это было в скромном романе о Кюхельбекере, а всех человеческих судеб. В «Вазир-Мухтаре» исторически определенные свойства одного человека Тынянов распространяет на века и пространства всемирной истории.
Двойник в «Кюхле» случаен, анекдотичен и не выходит за пределы недоразумения, которое разрешается простым опознанием. Внешнее сходство, на котором построен Этот эпизод в «Кюхле», никакого сюжетного значения в «Вазир-Мухтаре» не имеет. Оно нужно только для того, чтобы читатель насторожился: показан след, и читатель идет по нему до конца темы. Сюжетную роль играет внутреннее сходство.
Второй роман построен на убеждении в том, что свободы воли нет, что сам человек ничего сделать не может и все, что он делает, предрешено заранее, что действия человека являются лишь внешними проявлениями распространенной на всех воли времени, и поэтому каждый человек повторяет по воле времени действия других людей.
По воле времени Грибоедов садится за один стол с людьми, которые стреляли в декабристов, вешали их и допрашивали его самого. В романе появляется сумасшедший Чаадаев, шлепающий туфлями полумертвый Ермолов, «тонкий дипломат» Пушкин, который «кидает им кость». Но то, что эти люди не сдались, и то, что в это же время жили и работали другие несдавшиеся люди, в романе не упомянуто.
Отраженным светом светится Грибоедов, повторяя черты характера и поступки других людей. Поэтому двойник в «Смерти Вазир-Мухтара» не случаен и не единичен, и все герои романа какой-нибудь одной или несколькими чертами повторяют главного героя, а главный герой повторяет их. И поэтому же, когда он думает о своем будущем, это будущее представляется ему похожим на жизнь Мальцова, или на смерть Вишнякова, или на способ существования Булгарина. Даже Булгарина, которого он любил за «изъян» и за то, что «запятнан». Оказывается, он втайне мечтал о покойной жизни. А «…всякую покойную жизнь он невольно представлял себе как дом Булгарина: днем суетливые измены, на ходу, из-за угла, к вечеру глупенькая Леночка, прекрасная и готовная, уголья в камине и где-то в глубине громовое ворчание старших, Танта.
