Юрий Тынянов - страница 34
Формула дня восстания дана через метафору «весы»: «Весь день был томительным колебанием площадей, которые стояли, как чашки на весах, пока грубый толчок николаевской артиллерии не вывел их из равновесия».
Метафора задана с самого начала и с самого начала разрешается. Тайна метафоры не соблюдена: она подготавливает поражение, как перед главой о восстании были подготовлены «в Петропавловской крепости ремонтные балки, из которых десять любых плотников могут стесать в одну ночь помост».
Вот как метафора складывается в тему:
«Они (Рылеев, Трубецкой. — А.Б.) не могли прекратить грозного, оцепенелого стояния площадей, которое было взвешиванием.
Взвешивалось старое самодержавие, битый Павлов кирпич…
Перевесил кирпич и притворился гранитом».
Все восстание — взвешивание, взвешивание положения, позиций, количества войск. Взвешивание, колебание весов: то на одну, то на другую чашку подбрасываются солдаты, перебежчики, сумерки, орудия.
Взвешивание сделано так:
«В атаку на мятежников ведет конногвардейцев эскадронами генерал Орлов».
«Атака отбита.
И начинается безмолвное стояние… Потому что теперь решают морозные, обледенелые площади, а не воля отдельных людей».
Между старым самодержавием и мятежниками создается неустойчивое равновесие.
Но время идет. Восставшие топчутся на месте. Николай собирает силы.
На правительственную чашку подбрасывается подкрепление. («У Николая была теперь рота преображенцев и лошадь»). Равновесие колеблющееся, шаткое («А у мятежников Московский полк»).
Неожиданно чашка весов снова начинает крениться в сторону восставших: едва не потерян дворец («…к самому дворцу от Миллионной бежит густая беспорядочная толпа лейб-гренадеров с ружьями наперевес… Вот их пропускают в Дворцовый двор»). Но по какой-то непонятной причине проникшие во дворцовый двор лейб-гренадеры возвращаются назад («Но толпа гренадеров опять показывается в воротах»). Снова равновесие.
Потом Николай допускает грубую ошибку, в результате которой «четыре восставшие роты лейб-гренадеров идут на Петровскую площадь».
Равновесие неустойчиво. Все неопределенно и тревожно.
Взвешиваются силы.
Правительственные войска:
«Конная гвардия… три роты московцев… Семеновцы… Второй батальон преображенцев и три роты первого соединяются на правом фланге с конными лейб-гвардейцами… Павловский полк…»
Восставшие войска:
«Московцы… Гвардейский экипаж… Лейбгрена-деры…»
«Но кто понимает что-нибудь в этом странном, колеблющемся стоянии площадей?
Рылеев — он не мог вынести шума, потому что за шумом услышал тишину весов, на которых стоят две чашки, и ушел с площади, опустив голову.
Генерал Толь, который послал за артиллерией, — он не знает никаких чашек и никаких весов, а только хорошо понимает, что от пушечных выстрелов люди падают.
Ничего верного в соотношении сил».
«Если дело затянется до ночи — победа сомнительна.
Кто знает, что выйдет, если вся чернь примкнет к бунтовщикам?.. Ночью дело темное, ночью дело сомнительное».
И вот тогда на правительственную чашку опускается «батарея гвардейской артиллерийской бригады». А когда «генерал Сухозанет получил от генерала Толя приказ: пальба орудиями по порядку», взвешивание заканчивается, и под орудийный залп начинается тема разгрома.
Но до пальбы в романе все время взвешиваются силы и идет спор, в котором стороны вынуждены считаться друг с другом. Эти весы, равновесие, два лагеря и неопределенность, которую смогла разрушить только картечь, снимают ощущение фатальной обреченности. Историчность «Кюхли» — в споре, в двух лагерях, в отсутствии абсолютной победы. В «Смерти Вазир-Мухтара» никаких лагерей нет и нет никакой неопределенности. Есть победители, повышенные в чине, и абсолютная убежденность победителей в своей правоте.
Хорошо сделанное в искусстве — это далеко не всегда хорошо и подробно описанное. Пропуск описания в художественном произведении — это не упущение, а способ освещения материала. И это такой же художественный прием, как и художественно описанные события, люди, портреты, пейзажи. Так звук в музыке может быть заменен паузой, выразительное значение которой сомнению не подлежит.
