Поэтому представления о свободе этой интеллигенции, встретившись с представлениями, которые возникли в послереволюционном государстве, чувствовали себя ущемленными.
Должны были пройти годы для того, чтобы новые представления о свободе были правильно поняты и оценены.
Какой же представлялась свобода дореволюционной демократической интеллигенции?
Дореволюционная демократическая интеллигенция видела смысл жизни в шумных парламентских дебатах, многопартийной системе, либеральных законах, в запрете уголовного преследования по политическим мотивам, в свободе вероисповедания, слова, печати, собраний и уличных шествий, в открытой критике правительства. Но лишь в буржуазном толковании всех этих понятий. Буржуазное же толкование, конечно, мало способствовало укреплению пролетарского государства.
Эти представления были наивны и характерны для прекраснодушного либерализма, ничего не понявшего в идеологии диктатуры пролетариата и серьезно рассчитывавшего, что ему разрешат шумные парламентские дебаты.
Конечно, такое представление о свободе было неприемлемо для государства диктатуры пролетариата.
Эта идеологическая борьба получила в литературе скорое и непосредственное выражение.
Все здесь было важно и крайне болезненно, и поэтому произведения этой темы знали лишь два исхода: признание героем ошибочности своего пути или его гибель.
Поэтому возвращается к жизни Рощин Алексея Толстого и кончает жизнь самоубийством Володя Софонов Ильи Эренбурга, поэтому прозревает доктор Степанов Юрия Олеши и гибнет Андрей Старцов Константина Федина.
И поэтому уходит в эмиграцию Евгений Замятин и возвращается из эмиграции Александр Куприн.
«Смерть Вазир-Мухтара» была написана в то время, когда представления Тынянова о свободе были еще недостаточно определенны.
Тревоги нэпа в значительно меньшей степени коснулись Тынянова (который в разгар нэпа написал «Кюхлю»), чем укрепление государства диктатуры пролетариата (когда была написана «Смерть Вазир-Мухтара»).
Болезненно и противоречиво восприняла и отразила нэп литература этих лет.
Тему «нэп — революция» начал Маяковский. Поэт считает: нэп враждебен, но необходим революции. Он вызывает горечь и скорбь. Писатель-революционер видит, как
с матрацев,
вздымая постельные тряпки,
клопы, приветствуя, подняли лапки…
Иисус,
приподняв
венок тернистый,
любезно кланяется.
Маркс
впряженный в алую рамку,
и то тащил обывательства лямку.
Одним из самых ранних произведений, полных тревоги за революцию, была поэма «Про это». Написанная в начале нэпа, она отразила беспокойство искренне преданных революции людей, насторожившихся из-за кажущегося измельчания бытия.
Тревога за революцию в годы обострения внутрипартийной борьбы, победы в этой борьбе и осуждения противников в годы нэпа и близящейся коллективизации вызвала настороженные писательские раздумья о судьбах и путях революции. Эти переживания знали многие писатели в то время.
Куда нам пойти? Наша воля горька!
Где ты запоешь?
Где я рифмой раскинусь?
Наш рокот, наш посвист
Распродан с лотка…
Как хочешь —
Распивочно или на вынос?
Мы пойманы оба,
Мы оба — в сетях!
Твой свист подмосковный не грянет в кустах,
Не дрогнут от грома холмы и озера…
Ты выслушан,
Взвешен,
Расценен в рублях…
Греми же в зеленых кустах коленкора,
Как я громыхаю в газетных листах!..
Так тревожно думает о новой эпохе Багрицкий.
Как я стану твоим поэтом, коммунизма племя,
если крашено —
рыжим цветом,
а не красным, —
время?!
Это в «Лирическом отступлении» говорит Асеев.
Нэп не только портил настроение некоторой части интеллигенции, но и вызывал нежелательные раздумья. Они особенно важны у людей, о которых принято думать, что у них по этой части все совершенно благополучно. Вот над чем в эти годы задумывался Маяковский:
Я хочу быть понят моей страной.
А не буду понят — что ж.
По родной стране
пройду стороной,
как проходит
Некоторой части интеллигенции нэп был отвратителен. Она думала, что революция испорчена нэпом.
Тогда появились произведения, в которых зазвучала тема крушения веры, гибели идеалов, скорби и разочарований.
