— Аль он помер? — откликнулся молодой княжеский мечник.
— Ты что? Девять лет, как отошел ко Господу. Пусть поможет нам с воинством небесным. Ни на Руси, ни в иных странах не было князя храбрее его. Где ни появится, с ним — победа! За старину стоял, за предание. Когда Юрий Всеволодович со старшим братом за престол схватились, он ведь был на стороне твоего отца, Василько. Мстислав Удатный, сын Мстислава Храброго, битвами славен. У него и прозвище было: сильный сокол.
— А дядя Ярослав тоже бился против моего отца, — сожалеючи сказал Василько.
— Лучший человек был Мстислав, — опечалился сивый пьянец. — Славу отца своего наследовал по праву.
— Шуба на сыне отцовская, а ум свой, — наставительно заметил Жидислав. — Он, конечно, занял сторону Константина и способствовал ему на Липице, обычаи родовые чтил. Но ведь Всеволод Большое Гнездо сам престол меньшому Юрию отдал!
— Так дедушка сам права старшинства не соблюл! — горячо воскликнул Василько. — Сам ввергнул меч между сыновьями!
— Не так. Осердило его своевольство Константиново. Дай-де мне и Владимир, и Ростов к нему. Не по воле отцовой хотел.
— А он хотел Ростов — Юрию?
— Так и хотел. А достался, вишь, Ростов тебе. Но, Василько! Калку-то мы помним?..
— Помним, помним, — мрачно подтвердили старшие годами бояре.
— Мстислав, конечно, лучший меж князей был. Но Калка-то на нем? Иль не так, бояре?
— На нем… Калка на нем! — закивали бояре и поникли головами.
— Ты пошто идешь за мной, владыка? — не оборачиваясь, спросил Юрий Всеволодович.
— Иду сам по себе, и все, — ответил бодрый голос Кирилла.
— Ну, что там? Выкинули дурня сивого на снег?
— Не знаю. Я там после тебя не оставался. Да Бог с ним. То не он речет, а хмель медовый.
— И предерзость злая!
— Не думай про то, князь. Не гневи себя. Миролюбию предайся вполне. Пост ведь. Полезнее поругану быть, чем самому наносить оскорбления.
Некоторое время шли молча, взрывая наметенный пушистый снег.
— Владыка! — сказал наконец Юрий Всеволодович. — У тебя бывали видения?
Кирилл, как всегда, готовно улыбнулся:
— Аль у тебя видения?
— Душа болит, владыка. Болит и болит.
— Прозреваешь что али как? — осторожно спросил епископ.
— От ожидания и неизвестности.
— Пошли сторожу, пусть разведают окрест.
— Ночью Дорож выступит. Я уже распорядился.
— Вот ка-ак? — протянул Кирилл, соображая, что ему предстоит этой ночью, если вдруг битве быть. — А ростовские сидят, ничего не знают?
— Узнают потом. Ярослав Михайлович все готовит. Есть ли тут монахи, владыка?
— И премного. Иконописцы и золотари, моляры, сусальщики и терщики красок. Со мной в Ростов возвращаются. — И мысленно добавил: «А попадут во царствие небесное…»
— Слыхал, в Суздале Евфросинья чего-то напророчила?
— Мы остерегаемся, не исследовав долгим рассуждением, принимать пророчества и чудеса.
Уклончив ответ, но утешителен. Юрий Всеволодович не стал рассказывать про слухи ходячие, самому верить в них не хотелось. И Кирилл не настаивал узнать, что там Евфросинии прибредилось. Духовные лица ведают, сколь значимо их слово, и спыха не произносят.
Расставаться с князем Кирилл явно не торопился. Сочувствие было в его взгляде, затаенный вопрос, желание говорить еще о чем-то важном не только для них двоих, а для всех, кто уже месяц терпел с ними в снегах звериное житье. Казалось владыке, что если сейчас они обсудят в открытую будущее, решат, что стоит предпринять немедля, то что-то изменится.
Владыка держал в руке янтарный крестик, подаренный ему в Белоозере. В прозрачной смоле, как в густом меду, тысячу лет назад утонула хвоинка и крыло с лапкой некоего жучка. Говорили, что такой янтарь бесценен. Владыка хотел отдать его великому князю, но счел, что не ко времени, и оробел.
Юрий Всеволодович кивнул ему сухо, устало и скрылся в своем шатре.
Он бросился на деревянное ложе, крытое войлоком и волчьими шкурами, ударил кулаком по подушке и затих.
Лежал без мыслей, испытывая лишь изнеможение. Мало погодя простонал:
— От тины страстей и глубин падений мя воздвигни!
Никогда еще с такой силой не подступали к нему раздумья и воспоминания. К старости времена сближаются. Юноше год за век кажется, старцу и полвека — не срок. Оставит тебя молодость, сила, желания, облик изменится к худшему, как и не ждал, исчезнут родные и предадут друзья, обманет надежда, но неправота твоя, грехи и ошибки все чаще, все явственнее скалятся на тебя в ночи, мучая сердце раскаянием. Все меньше просьб в твоих молитвах, все больше слез.
