А утром проясняется все окончательно — до почерневшего снега в глазах. На площади, где когда-то гремели оркестры и пели гармони под красными флагами, замерли друг против друга два строя: один из крестов с поржавевшими касками, другой из людей — парней и девчат. Сквозь влажную, застилавшую глаза пленку, как в мутный бинокль, выщупал Юра в толпе Валентина. Брат стоял с неподвижным, таящим отчаянье взором, словно простреленный, но не падающий, потому что вморожен был в снег. «Валя! Брат! В Германию, в неволю?»
И звяканье касок на жестком ветру — как торжественный похоронный марш, под который пошла вниз по дороге колонна пленных.
Наутро полицаи заявились за Зоей.
И снова тот же понурый путь — от площади мимо дома. Зоя, Зоя, сестричка, мамка, твоя школьная парта с крышкой под подбородок, первые буквы в волшебной книжке, пришитая пуговица на рубашонке, теплый, всегда ободряющий взгляд. И тебя увели фашисты…
Как сегодня все это представить, что творилось в душе мальчонки?
Землянка совсем опустела.
И вдруг однажды, словно в простудном бреду, разбудили голоса незнакомых. Прислушался — вроде хорошие люди. Выглянул из-под рядна: трое рослых парней сидят за столом в маскхалатах. Сгрудились вокруг отца, а он им на карте рисует кружочки. И обронил одно лишь словечко: мины. Значит, это наши? Разведчики!
Но какой же это был замечательный день — со смеющимся мартовским солнцем, взошедшим над луговиной, со свежей порошей, салютующей мириадами искорок. И бодрее, радостнее любого оркестра скрип снега под валенками наших солдат, шагающих в новеньких полушубках, в шапках со звездами и смотрящих на тебя роднее родных.
Командир, высокий, подтянутый, оглядел собравшуюся толпу:
— Есть ли среди вас Гагарин Алексей Иванович? Прошу выйти!
Отец, прихрамывая, вышел из последних рядов, в смущении остановился.
— Спасибо вам, дорогой Алексей Иванович, много жизней спасли.
Командир обнял и поцеловал отца.
Зарделся Юрий от гордости: это же выше всяких наград!
За краснозвездным солдатским строем дни пошли один за другим как сплошные праздники.
Так совпало, что в день рождения Юры, словно ему в подарок, возобновились занятия в школе — 9 марта 1943 года. Под школу отвели половину дома Клюквины — добрые люди. Тетя Вера сама предложила и к приходу ребят полы вымыла, отскоблила, окна протерла до самой ясности. Втащили столы, табуретки.
Почти через два года опять собирался вместе их первый класс.
— Здравствуйте, дети!
— Здравствуйте, Ксения Герасимовна!
— Как вы все выросли… Как война-то вас вытянула… Ну что ж, начнем урок, будем теперь догонять.
И тут выяснилось, что ни у кого не осталось ни одного букваря, ни одной книжонки — все отобрали, сожгли фашисты.
— У меня два листка сохранилось. От букваря, могу сбегать… — быстро откликнулся Юра.
— Вот молодец, — удивилась учительница. — Почитаем их завтра. А сейчас заниматься будем…
И она достала из сумочки книжку со звездой на серой обложке. Что это? Таких никто не видал. Неужели новый букварь?
— Боевой устав пехоты РККА, — сказала Ксения Герасимовна. — Командир подарил школе на память… Вот и надпись: «Учитесь, ребята, отлично, а мы пойдем на Берлин».
— У меня есть такая, — встал с табуретки Ваня Зернов.
— И у меня, — поднял руку Женя Дербенков.
Эта книжка, оказалось, была у шести мальчишек.
— Вот и хорошо, — улыбнулась Ксения Герасимовна. — Значит, на всех нам хватит. Кто начнет читать по незнакомому букварю? Ты, Юра?
Юра взял книжку и растерялся: что здесь читать? Сначала шли какие-то пункты, как правила. «…Боевым уставом пехоты руководствоваться всему командному и начальствующему составу РККА…»
— А что такое РККА, Ксения Герасимовна?
— РККА — это сокращенно Рабоче-Крестьянская Красная Армия, — пояснила учительница. — Смотрите, подписано — «Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза Ворошилов…» Это его приказ обучаться по уставу РККА всем командирам.
— Но мы же не командиры, — пожал плечами Ваня Зернов.
— Ничего, Ваня, вот вырастете и станете все командирами, — с уверенностью проговорила Ксения Герасимовна и показала Юре место, откуда читать.
