Старожилы вспоминают еще одного жителя села – Афанасия Галкина, в доме которого находилась школа. Говорят, он был вовсе не богач, но человек очень хозяйственный; его дом был невелик, но «ладный», с кирпичным амбаром. Галкина тоже собирались раскулачить, но выяснилось, что во время мятежа 1918 года он прятал у себя на чердаке шестерых коммунистов, чем заслужил «прощение».
Интересен в этой связи рассказ первого председателя колхоза «Ударник» Михаила Никитича Гурева: «Выбрали правление. Меня избрали председателем. На первых порах создали четыре бригады. Руководить ими поставили двух братьев Цыцаревых, И. Киселева и В. С. Шарова. К весне в колхоз вступило более ста крестьянских дворов. Были трудности. В родное село я вернулся в тот самый день, когда кулачье убило моего товарища, комиссара И. С. Сушкина. Не всем нравился колхоз. Особенно мешали кулаки. Помню, как сожгли они нашу мельницу. Мало-помалу дела налаживались, люди привыкали к новому, коллективному… После меня колхозом руководили Василий Цыцарев и И. Д. Белов. До войны колхозники жили довольно богато…»
Маленькие хозяйства Клушина в ходе коллективизации были укрупнены. С тех пор все местные крестьяне трудились в большом колхозе имени И. С. Сушкина.
Некоторое представление о том, каким хозяйством располагал колхоз накануне Великой Отечественной войны, дают «Акты учета злодеяний немецко-фашистских захватчиков над мирными гражданами и военнопленными и ущерба, причиненного народному хозяйству Гжатского района Смоленской области», составленные 24 марта 1943 года: «Было уничтожено 27 домов колхозников, один колхозный дом, два дома сельсовета, клуб, изба-читальня, молпункт, два склада, сельпо, 4 школьных здания, 33 сарая, 6 амбаров, ‹…› сельхоз. инвентарь – 20 плугов, 14 борон, 30 телег, 40 саней, 13 веялок и сортировок, жатки, сенокосилки, льномялки, вся сбруя, ‹…› деревянный инвентарь. Колхозный скот, оставшийся на день оккупации, частью съеден, частью угнан в тыл».
Из документов следует, что после коллективизации Клушино росло и богатело, оставаясь своего рода местным центром. С грустью и сожалением вспоминают старожилы довоенные времена: в селе устраивали концерты, театральные постановки, отмечали не только советские, но и традиционные православные праздники.
Все эти редкие свидетельства указывают нам на то, что в годы раннего детства Юрия Алексеевича Гагарина его «малая родина» была вовсе не захолустьем, а растущим поселком, в котором быстро поднимался образовательный и культурный уровень. И это, разумеется, не могло не сказаться на формировании личности ребенка, который не только чувствовал все трудности колхозной жизни, но и видел, как взрослые последовательно их преодолевают. У Юрия, как и у многих его сверстников, было будущее. И он это знал.
Глава третья
Звёздный мальчик
Знаменитый советский журналист и популяризатор Ярослав Кириллович Голованов в статье «Размышления над попытками приукрасить историю» (журнал «Огонек», 1989, № 10) предостерегал коллег от примитивизации образов людей, связанных с космонавтикой. Причем зачастую такая примитивизация появляется из лучших побуждений, когда биографы стремятся «исправить» тот или иной исторический образ, избегая упоминаний поступков или высказываний, которые «противоречат» сложившемуся стереотипу. Кроме того, велик соблазн выпятить какие-то моменты биографий в ущерб другим, чтобы подчеркнуть некую предопределенность жизненных событий. В качестве примера Голованов приводил случай с интервью, которое дала ему Мария Николаева, мать главного конструктора ракетно-космической техники Сергея Павловича Королёва. Вспоминая детство своего сына, она упомянула о сказках, которые рассказывала ему вечерами, и среди них, как подсказал ей сам Голованов, была, конечно, сказка о ковре-самолете. И всё бы ничего, но только история о маленьком Серёже, которого очаровала волшебная идея ковра-самолета и который благодаря ей мечтал стать авиационным конструктором, сделалась распространенным штампом, тиражируемым из публикации в публикацию.
Оба публицистических способа примитивизации образа применялись и к Юрию Гагарину, однако возникала проблема: в отличие от главного конструктора он не имел каких-либо выдающихся заслуг до исторического полета на орбиту, поэтому почти сразу возник пропагандистский миф, согласно которому первый космонавт всегда и во всём был первым, а в чем-то даже исключительным, что и предопределило выбор руководства, доверившего ему столь ответственную миссию. Со временем этот образ «первого из первых», «лучшего из лучших» пополнился соответствующими признаниями очевидцев, которые вольно или невольно корректировали свои воспоминания, сообразуясь с заданным пропагандой эталоном, причем уникальность Юрия Алексеевича прослеживалась чуть ли не с младенчества. На выходе вырисовывался парадокс: семья у Гагарина была «обыкновенной», «рядовой», а сам он получался каким-то «уникумом». Впрочем, в рамках советской идеологии никакого парадокса не усматривали: ясно же, что только при власти коммунистов простой крестьянский сын получал возможность выбиться в люди, развив свои скрытые таланты, поэтому Гагарин – не исключение, а общее правило.
