— Ты понравилась на своем курорте… как его… где ты была…
— Ты не смеешь! — гневно вспыхнула Маша. — Я была мобилизована на полевые работы.
— Знаю, знаю. Шучу. — Петровых протянул руку: — Давай.
— Что «давай»?
— Комсомольский билет. Сниму с учета. Куда эвакуируешься?
— Как «куда»? — изумилась Маша, забыв, что и вернулась она из Владимировки по вызову отца лишь потому, что семья готовилась эвакуироваться. — Я не еду. Посылайте, куда надо.
Володя Петровых поставил локти на стол и, мигая слезящимися глазами, произнес, не впервые должно быть, короткую, решительную речь.
— Строгова! Не буянь! Кого нужно было послать, послали. Понятно? Кто-нибудь должен учиться. А как же? Постановление правительства. Ну ладно, слушай, не спорь. Где билет? Куда едешь?
Кто-то взял Машу за локоть. Она оглянулась: Митя!
— Не спорь, Маша. Надо будет — пошлют.
Он изменился за эти три месяца. Острижен наголо. Лицо почернело от худобы и загара, черты стали жестче, и какой-то неистовый свет в упрямых глазах.
— Я звонил к вам домой, — говорил он, крепко держа руку Маши. Ответили, что ты здесь. Такая удача! Я через час уезжаю.
Завыла сирена. Все пошли в бомбоубежище.
— Какая ты, Маша… — улыбался Митя, приглядываясь к ней.
Она поняла недосказанное.
И все время в бомбоубежище, когда они произносили обидно обыкновенные слова, она понимала все, что он должен был и хотел, но так и не решился сказать.
Где-то упала бомба. Казалось, раскололась земля. Стены качнулись. Лампочка мигнула и погасла. Несколько минут было темно.
— Боишься? — спросил Митя.
— Нет.
Подошел профессор Валентин Антонович. Он держал в руке шляпу и, по обыкновению, был опрятно и изящно одет, как будто собрался на лекцию, только землистый цвет кожи и измученный взгляд говорили о бессонных ночах.
— Я вижу своих учеников в военных шинелях! Расстаемся, друзья.
Валентин Антонович взял обеими руками их руки, неспокойно вглядываясь в лица.
— Друзья! Что происходит с миром? Непостижимо! Немыслимо! Они надвигаются на нас, как Батыевы полчища. Над Москвой фашистские самолеты! Что станет с миром? Что делать? Один выход: все от мала до велика за ружье. А я не умею стрелять, и немолод, и я… растерялся.
Митя расстегнул полевую сумку, вынул томик «Севастопольских рассказов», протянул Валентину Антоновичу.
Валентин Антонович полистал Митину книжечку:
— В этом году я предполагал семинар.
— Я беру «Севастопольские рассказы» с собой, — сказал Митя.
— Берите! Непременно берите! — в каком-то возбуждении, почти со слезами в голосе, заговорил Валентин Антонович. — Вы с собой уносите многое — идеи, мысли, чувства. Наши враги не представляют даже, как мы вооружены! Нас нельзя победить. Нет! Нет! Нет!
Снова упала бомба. Близко. Долго слышался гул.
Валентин Антонович вернул Мите книгу, нахлобучил шляпу на лоб:
— Прощайте, Агапов.
Он пошел прочь, но вернулся.
— Нас победить нельзя. До свидания, Агапов. Возвращайтесь. Вы вернетесь, Агапов. Вы мой ученик, я вас жду. Вы вернетесь. До свидания, Агапов!..
— Бедный Валентин Антонович, — вздохнула Маша, когда профессор ушел.
— Всем приходится трудно, — хмуро ответил Митя и торопливо сказал: Подари мне на память карточку… Какую-нибудь. Все равно.
У Маши был с собой студенческий билет.
Митя перочинным ножом снял с него фотографию:
— Ты здесь веселая… Маша, нас отправляют из Москвы, я не знаю своего адреса. Куда писать тебе?
— В Свердловск. Только скорее. Ты скоро напишешь?
— Да. Знаешь, я напишу сегодня.
…И вот она не получит письма.
