По широкой тропке Архип спустился к круглой яме, где шесть мужиков готовили замес. В холщовых портках, закатанных выше колен, без рубах, с черными от загара и лоснящимися от пота спинами, они гуськом двигались по кругу и, надрывно дыша, месили глину, перемешанную с молотым песком.
Архип насупленно смотрел на сухожильного старика, голова которого была повязана серой тряпицей. Он тяжело поднимал ноги над густой серо–желтой массой. Иногда наклонялся, обхватывал большими крючковаты ми пальцами чуть ниже колена тонкую как палка ног] и помогал самому себе выдернуть ее из цепкого, словно смола, замеса.
— Эй, Степан! Добавь трошки воды, — простонал старик, — Дюже густая…
Мимо Архипа проехали две тачки с глиной. Конусообразные, с одним колесом, ржаво скрипевшим, они были неимоверно тяжелыми и неуклюжими, обрывали руки мужикам, толкавшим их впереди себя. Глину высыпали в яму, а воды так и не добавили.
У мальчишки от жалости к старику сжалось сердце. Он был похож на доброго деда Юрка, но тот не надрывался под палящим солнцем, а сидел на завалинке. Архип не знал, как помочь старому человеку. Хмурые, молчаливые и страшно тощие мужики тупо и остервенело ходили, как обреченные, по глиняному кругу, чтобы в конце работы получить харч и гроши на пропитание своей семьи.
Архип еще раз взглянул на сухого с выпирающими ребрами старика, глубоко вздохнул и пошел к навесам.
Нужно было считать и заносить в книгу количество сделанного кирпича.
К двум куполообразным обжигальным печам мужики носили сухой бурьян и складывали в кучи. Печи окутывал густой лиловый дым. В его клубах двигались люди. Архип подошел поближе, и едкий запах ударил в лицо, заслезились глаза. Пробежав мимо печей, он оказался под навесом, где ровными рядами стоял готовый кирпич.
Пока считал да записывал цифры, дым рассеялся. В топках печей полыхал огонь, похожий на осколки вечернего солнца. Живой и трепетный, он манил к себе, завораживал, и мальчик, прижав под мышкой книгу, направился к топке. Его окликнули. Невдалеке, возле нагруженной брички, запряженной двумя волами, стоял дядя Гарась. Архип подошел к нему и поздоровался.
— И ты, сынок, тут, — проговорил Гарась. — Горше полыни сиротская доля. — Помолчал немного и участливо спросил: — Что же ты делаешь в этаком пекле?
— Эт‑то, считаю и за–а-аписываю, — нараспев ответил Архип и протянул вперед конторскую книгу.
— Писарчук, выходит. То слава богу. Хозяин не обижает?
Мальчик ничего не ответил. Подошел к бричке и потрогал блестящие камешки.
— Что это? — спросил он. Повернул кверху ладонь и увидел на ней черные пятна. Удивленно проговорил: — Мажется. Черный кирпич будут делать?
— Жечь будут его. Вместо дров, — ответил Гарась. — Дрова дороги стали, и привозу нету. По Миусу и другим балкам все леса свели. А этот жар дает сильный. Каменное уголье называется.
— Камни не горят, — возразил Архип.
— Такие горят. Видишь на море заморские пароходы. Черный дым над трубой поднимается. Это каменное уголье пыхтит… Твой хозяин будет его жаром кирпичи обжигать. Я привез для пробы.
— У пароходов попросили?
— Они сами за ним гоняются. За углем ходил с чумаками на самый верх Кальмиуса. В селе Александровке из глубоких ям–колодцев достают его. И–и-и, страхи господни… Люди черные на свет божий выходят. В кадушке из колодца их достает паровая машина.
Рассказ Гарася привлек мужиков. Они устроили минутный отдых и слушали возчика с недоверием и страхом.
— Никак, в преисподнюю забрались? — спросил вислоусый с перевязанным левым глазом дядько. — На беду это…
— А то нынче беды нету? — перебил высокий мужик в бриле. — Хуже скотины живем. А ты…
Но его прервал зычный голос артельного, возившегося у печи:
— По местам, братцы!
Дядя Гарась и Архип снова остались одни.
— Там кра–а-асного и синего камня нет? — спросил мальчик. — Мне рисовать…
— Нема, сынок, — ответил возчик.
— Должны быть, если черный есть, — твердо сказал Архип, — Я нашел бы.
— Может, хозяин отпустит? Скажи ему, поедем разом…
К зиме кладку церкви закончили. Два красных купола без крестов были теперь видны даже из Карасевки. Архип еще затемно выходил из дому, и в глаза сразу же бросался новый храм, выросший на окраине города. Небо над морем серело, и пригашенный свет растекался по беспокойной свинцового цвета воде, выходил на берег, окутывал дома, голые сады и расстилался по холодной скучной степи.
