— Гиппократа?
— Да. Он рекомендует эту смесь, но не указывает пропорции. И, как назло, ни Гален, ни ар-Рази, ни ибн-Рустс тоже ничего не пишут об этом! А другие даже не знают состава!
Она качнула головой.
— Гален, ибн-Русте, Гиппократ… вы так много знаете!
— Что я знаю! — раздраженно отозвался он. — Ерунду. Прочитал десяток врачебных трактатов, послушал несколько табибов и знахарей, вот и все… Он поднял взгляд к кронам деревьев: — Вот если бы достать Большую книгу трав!
— Большую книгу трав?
— Да. Ее составили знаменитые врачи в Гундешапуре, в Совете врачевателей. Вот где знания! Вот где тайны человеческого тела и духа! Я бы не только отца вылечил, я бы сам прикоснулся наконец к настоящей мудрости!
Он стоял, подняв голову. Глаза его горели. В них были огонь и неутолимая жажда.
— Неужели эту книгу нигде нельзя найти? — спросила она.
— Нет, — он вздохнул, глаза его потухли. — Вот уже сколько времени я ищу ее и никак не могу напасть на след. Мулла Мухаммад сказал мне, что видел ее в библиотеке эмира. Она стоит там в главном зале, в самом большом шкафу, в золотом переплете. Но туда не попасть.
— Да, — вздохнула она. — Говорят, это может разрешить лишь сам эмир.
Помолчали. Хусейн задумчиво смотрел на воду.
— Извините, мне надо идти, — сказала Айана.
Хусейн встрепенулся.
— Подождите, Айана! Когда же я вас теперь увижу?
Она тихо улыбнулась:
— Я часто прихожу сюда, на берег. Убегаю от всех и сижу совсем одна. Иногда даже сочиняю.
— Что?
— Рубаи.
— Рубаи? — переспросил Хусейн. — Почему именно рубаи?
— Так посоветовал мне один человек. Хусейн, не понимая, смотрел на нее.
— Однажды, когда мне было очень плохо, он по-настоящему помог мне, произнесла Айана. — Просто спас от мрака души.
— Спас, — медленно проговорил Хусейн, мучительно припоминая что-то. — Таким советом?
— Да.
— Но ведь он мог и ошибиться, — он не отрывал глаз от ее лица, вдруг ставшего чем-то знакомым.
— Нет, — ответила она. — Не мог.
— Почему?
Она произнесла спокойно, серьезно, негромко:
— Потому что это ал-Хусейи ибн-Сино. Он никогда не ошибается.
И в следующее мгновение ее тонкая фигурка исчезла в камышах. Лишь мелькнула тень на узенькой тропинке, ведущей по берегу к городской стене.
Поздним вечером Хусейн сосредоточенно переодевался. Он снял с себя все светлое, яркое, заметное, надел рубашку потемней, победнее и серый, невзрачный халат. Потом достал из стенной ниши сундучок, открыл его, извлек пару длинных узких ножен, выбрал тот, что поострей, взял несколько деревянных и металлических щипчиков и зажимов, завернул все это в чистую тряпицу и сунул за пазуху.
Тринадцатнлетний Махмуд, почти не изменившийся за эти три года, лишь чуть-чуть подросший, тревожно наблюдал за ним из своей постели.
— Ты опять туда? — вполголоса спросил он.
— Тише ты! — цыкнул Хусейн. — Отца разбудишь!
Махмуд помолчал, запахнулся поплотней в одеяло, дрожа то ли от ночной прохлады, то ли от острой тревоги за брата,
— Неужели тебе не страшно? — прошептал он.
Хусейн подумал, пожал плечами:
— Не знаю… Вообще-то приятного мало. У этого тоже было больное сердце. Понимаешь?
Махмуд кивнул, потом пошарил под подушкой, достал кривой воинский кинжал в чехле.
— Возьми и мой нож. На всякий случай.
Хусейн подошел к нему, тронул лезвие, усмехнулся:
— Им только дыни резать. Ну ладно, я пошел. Если отец проснется и спросит, скажи, что я у муллы Мухаммада, на минарете. Ясно?
— Ясно, — вздохнул Махмуд. — Только светильник ие гаси. А то мне совсем страшно станет.
— Да брось ты! — отмахнулся Хусейн. — Спи!
Он задул светильник и на цыпочках проскользнул за дверь.
Улицы были пустынно мертвы. Если бы не собачий лай, могло показаться, что никто не живет в этих застывших черных дворах
Хусейн старался шагать как можно тише, жался в тень дувалов, почти крался через глухие, замершие кварталы.
Возле низкого, полуразрушенного дувала он остановился, поглядел по сторонам, осторожно пролез в пролом.
Слабый лунный свет озарял однообразные. невысокие бугорки земли, заросли бурьяна, низкие мазары из сырцового кирпича. Это было отдаленное, глухое, бедняцкое кладбище.
Хусейн уверенно прошел между могила-ми, свернул, снова остановился, оглянулся и постучал условным стуком в низенькую дверцу вросшего в землю кладбищенского домика. Дверца бесшумно приотворилась, и он скрылся за ней.
