— Не застегивайся на верхнюю, — говорю я. — Вечером пришью…
Я привожу себя в порядок. Грею воду для термических бигуди. Тоня, у которой я причесываюсь к праздникам, их презирает. «Разве чтоб добежать до парикмахерской», — говорит она. Все же они меня выручают. Я смотрю на себя в зеркало без отвращения. Красивой я никогда не была. Красивой считает меня только Борис, хотя именно он дал мне прозвище Обезьянка. У него это звучит ласково. Иногда и Витька пытается называть меня так, вслед за отцом. Ноя ему запрещаю.
Нечего фамильярничать! Конечно, ему повезло, что у него молодая мама, но это еще ничего не значит!..
Мне жалко его будить. Он спит, обняв подушку, как-то подмяв ее под себя, словно боится, что ее у него отнимут. Внешне он похож на меня, такой же смуглый и темнобровый. Волосы тоже темные, только начали отрастать. Босая нога — сорок третий размер — торчит из-под простыни. Да, тахту придется менять! Придется ли?..
Я все время думаю о вчерашнем. Слова Бориса меня слегка обнадежили. Может, и правда поломаем?.. И я принимаю решение — с Витькой об этом ни слова. Пока он сам не заговорит.
— Ефрейтор Звонцов! — зову я и исполняю сигнал «подъем». Он меня обучал этим сигналам.
— Ты все перепутала, — говорит он, приоткрыв один глаз. — Ты сыграла «отбой», и теперь я должен еще вздремнуть!..
Я включаю радио на полную мощность, передают увертюру к опере «Аида», и убегаю готовить завтрак. Витьке ничего не остается, как вскочить с постели и убрать звук.
Он делает зарядку, пуская в ход гантели и растягивая на груди эспандер. Иногда снимает с гвоздя боксерские перчатки — он их приобрел еще до армии — и тузит дверной косяк со зверским выражением лица.
Потом он плещется под душем, и, когда возникает передо мной в тренировочном костюме, с ясным и детским лицом, я весело рапортую:
— Ефрейтор Звонцов! Разрешите доложить — кушать подано!..
Сегодня его любимый завтрак: взбитая яичница и кофе.
— Ну, что? Дома лучше, чем в армии? — спрашиваю я ревниво.
— Смотря в каком смысле, говорит он. — Если в смысле еды, то нас кормили неплохо. Питание в армии дело государственной важности!
— Но такой яичницы ты там не ел? Сознайся! Сознаюсь! О такой яичнице я мечтал два года! Каждое утро, когда я зачеркивал масло, я приближал к себе миг, когда смогу ее съесть в условиях нашей кухни!..
— Да, тогда ты мечтал о доме, — говорю я. И умолкаю. Нет, ни слова о вчерашнем! Возможно, это его удивляет. Ну что ж, вчера он удивил меня. Так удивил, что я всю ночь не могла уснуть!..
По утрам он зачеркивал масло. Кто-то из остряков подсчитал, сколько за два года службы солдат должен съесть масла. Проглотив свою порцию, они зачеркивали в самодельном календарике очередную цифру. Эта игра особенно утешала салаг-первогодков в первые месяцы службы в армии. Салага, Солобон, Салапет, Чижик — насмешливо-нежные прозвища новобранцев. Год прослужил, и ты уже на полпути к дому. Ты уже не Салапет какой-нибудь, а Шнурок, Черпак, Фазан!.. И служить тебе веселей. Но дни идут, и вот ты уже Старик, а там и Дед — это уже после того, как опубликован приказ министра обороны об увольнении в запас твоего призыва. Два месяца до гражданки! Нижняя койка в казарме, уважение и почет! И вместе с нетерпеливым желанием увидеть своих, по которым соскучился, легкая грусть — прощание с друзьями по службе…
Я все это знаю из Витькиных писем. Таких откровенных, как мне казалось.
— Ну, я пошел, — говорит он. — Если мне будут звонить, скажи, придет поздно…
— Ты не зайдешь домой после работы? Прямо в институт? — спрашиваю я.
— Еще не знаю, — говорит он. И достает новый свитер- наш с отцом подарок к его возвращению. — Возможно, я на занятия не попаду…
Я смотрю на него. Как он тщательно причесывает перед зеркалом свои вихры. Как придирчиво разглядывает себя, нахмурив брови и придав лицу строгое выражение.
— Что значит — не попадешь? — Я помню свое решение и сдерживаю себя изо всех сил. — Разве это зависит не от тебя? Сегодня четверг!..
— Да, сегодня четверг. А завтра пятница. А послезавтра, как ты сама понимаешь, суб… Чур, не драться!..
Я делаю вид, что хочу бросить в него табуреткой, и он выскакивает за дверь. Сейчас он промелькнет во дворе и скроется в арке ворот. На весь долгий день, до позднего вечера…
