«Сто восемьдесят процентов, — на глаз определил я. — Как минимум. Только кто же его, черт побери, вызывал?»
— Одну минуточку, — сказал я. — Вы здесь посидите. Вот газетки, вот папиросы. А я сейчас… Только найду товарища, который вызывал.
Я выскочил в коридор и прижал ногой дверь. Потом схватил за рукав пробегавшего мимо фоторепортера Грушина.
— Слушай! — зашептал я. — Там сидит Хмель. Передовой экскаваторщик. Возможно, герой труда. Чувствуешь?
— Ясно! — в момент сообразил Грушин. — Сто пятьдесят строк и фото — на первую полосу.
— Держи карман, — сказал я. — Его кто-то вызвал.
— Кто? — спросил Грушнн. Я развел руками.
— Может, эти? — Грушнн кивнул на коридор соседней редакции. — Знаешь, давай так: ты карауль, а я туда. Хвыль, говоришь?
— Хмель. — сказал я.
— Ага, — прищурился Грушнн. Он шагнул в комнату и с порога закричал: — О-о! Товарищ Хмель! Отлично! Мы ведь на пятнадцать часов договаривались?
«Вот арап!» — испугался я.
Но Хмель неожиданно подтвердил:
— На пятнадцать.
У меня отлегло от сердца.
Но тут из соседнего коридора вышел Багарадзе, посмотрел на потолок, на часы — и двинулся прямо ко мне.
— Салют, Вано! — сказал я и ткнул ему под нос пачку сигарет. — Кури.
Багарадзе закурил и снова посмотрел на часы.
— Бежит время? — закинул удочку я.
— Бежит, — согласился Багарадзе. — Человека, понимаешь, вызвал. На пятнадцать ноль-ноль. Думаю, может, к вам забрел, а? Очень нужный человек.
«На-ко, выкуси, — ухмыльнулся я про себя. — Тебе нужный, а нам нужнее».
Я незаметно перевел стрелки на своих часах. Потом сказал:
— Спешишь, кацо. Еще полтретьего.
— Да ну? — удивился Багарадзе. — Ай-ай-ай! Как так? По радио ставил.
— Хе-хе! По радио! — сказал я. — Наивный человек!
— Все-таки зайду, — решил Багарадзе и взялся за ручку двери. — Стой! — заорал я и сграбастал его под мышки, — Куда торопишься, Ванюша? Пойдем выпьем.
— В рабочее время? — вытаращил глаза Багарадзе.
— Да какое там рабочее! — я опять крутнул барашек. — Без десяти пять — видишь? Шабаш, брат! Надевай галоши.
— Ты что? — занервничал Багарадзе. — Совсем одурел! Только что говорил — полтретьего.
Дверь приоткрылась — выглянул Грушин. На лбу у него блестели капельки пота.
— Готово! — сказал он.
— Подожди! — придержал дверь Багарадзе. — Сколько время?
— Тринадцать двадцать, — бухнул Грушин.
— Вай! — сказал Багарадзе и схватился за голову. — Ничего не понимаю! Кто сумасшедший? Кто не сумасшедший?!
…На планерке Грушнн похвастался: дескать, преподнесем соседям колоссальный фитиль.
— Что за фитиль? — насторожился шеф.
— Завтра узнаете, — интригующе сказал Грушин. Назавтра вышел наш материал: «Работай так, как экскаваторщик Хмель!». Со снимком.
Через пять минут Багарадзе, ругаясь по-грузински, промчался в кабинет нашего редактора.
Мы с Грушиным потирали руки.
Еще через пять минут все прояснилось.
Три дня тому назад экскаваторщик Хмель, хватив лишку, па спор выворотил ковшом киоск «Соки-воды». Коллега Багарадзе вызывал его, чтобы уточнить некоторые детали для заметки «Хулиган на экскаваторе».
С хищениями у нас еще не кончено. Еще нет-нет да поворовывают. Тащат, что плохо лежит.
Случается, тащат и то, что лежит вполне хорошо и надежно.
Одним словом, карабчат, сукины дети, кому не лень. Только успевай поворачиваться.
Но появилась надежда, что скоро это зло будет ликвидировано. Под корень. Отыскали наконец-то действенное противоядие. Хотя что значит — появилась надежда? Она никуда не исчезла, она постоянно согревала общество. У нас, слава богу, с воровством энергично борются — и милиция, и народный контроль, и пресса по отдельным его проявлениям которое уже десятилетие ударяет. И конечно, эта борьба дает громадный эффект. Вернее, давала — потому что в последнее время к ней как-то попривыкли. В том числе попривыкли и к прессе, хотя она и очень грозное оружие. И тут, возможно, действует следующая схема. К примеру, напишут в газете: так и так, некто Иванов, заведующий складом или там базой, украл. Допустим даже, сообщат, что крепко хапнул. И в доказательство сумму обнародуют… А кто этого Иванова знает? Кто в него камень бросит, кто руки не подаст, плюнет и отвернется? Широкая-то общественность Иванова в лицо не знает и пальцем на него показать лишена возможности. Более того, где-нибудь по месту жительства мы с этим Ивановым, может быть, каждый день в подъезде вежливо раскланиваемся, не подозревая, что он и есть тот самый ворюга из фельетона. И если даже ему срок отмотают и он исчезнет годика на три, мы скорее подумаем, что его куда-нибудь за границу командировали — как крупного специалиста.
