Молодые люди, сглотнув слюну, враз кивнули.
— Так это ведь, между прочим, про Коллонтай фильм. Про Коллонтай, честное слово! — дядька оживленно завертел туда-сюда головой. — Слыхали про такую — Коллонтай?..
Тут товарищ в шляпе окончательно не выдержал.
— Коллонтай, Коллонтай, а ты поменьше болтай! — сердито сказал он инвалиду. — Развел тут антимонию!
Из водительской кабины вышел на шум стажер и спросил:
— В чем дело?
Потом оглядел пассажиров и прямо шагнул к дядьке:
— Ваш билет!
Инвалид охотно достал билет.
— Хм! — сказал стажер и еще раз подозрительным взглядом окинул салон.
Между тем подошло время дядьке слезать. И он стал прошаться.
— До свиданьица, милые! — сказал он. — Спасибо за компанию. Веселые вы — ну прям как у нас в деревне.
— Иди, иди! — сказал товарищ в шляпе. — Из колодца своего поменьше лакай!
— Товарищ шофер! — сказал дядька водителю. — До свиданьица. Счастливого пути!
И пока троллейбус стоял, дядька всё махал нам с улицы кепкой, а товарищу в шляпе даже послал воздушный поцелуй.
Это было много лет назад. В редакции вечерней газеты, где я в то время работал, обсуждался макет новогоднего номера. Помню, он был уже в основном утрясен: на первой странице — передовая «В новом году — к новым рубежам» в окружении откликов и рапортов, на второй и третьей — лирический репортаж «Слово о кирпиче», воспоминания персонального пенсионера «Счастье мое — коллектив» и рабкоровский рейд по мастерским бытремонта.
— Есть еще дырка, — сказал ответственный секретарь. — На четвертой полосе. Вот здесь. Пятьдесят строчек.
Действительно, в нижнем правом углу четвертой полосы, как раз над объявлением: «Театр онеры и балета реализует горбыль по сходной цене» — белел ничем не занятый прямоугольничек.
— Хорошо бы поставить юмористический рассказ, — вздохнул кто-то. — Такой бы новогодний, искрометный… Только где взять?
Это «где взять» вдруг заело редактора.
— Как «где взять»! — недовольно сказал он, — Что, у нас нет писателей-юмористов? Есть у нас какой-нибудь юморист? — обернулся он к отделу культуры, то есть ко мне.
— Есть, а как же, — поспешил ответить я. — Целых два — Гущин и Пожижеев.
— Пожижеева помню, — сказал редактор. — Хороший был человек… А Гущин, это который с бородой?
— Нет, с бородой — директор филармонии.
— Ну, все равно, — сказал редактор. — Закажите кому-нибудь из них. Только пятьдесят строк — не больше. А то эти писатели любят развозить…
Сначала я позвонил Гущину. Он был помоложе, и мы с ним даже встречались раза два.
— Паи-шь, старик, — задушевно сказал Гущин. — И рад бы, честное слово, но не могу, паи-шь. Гриппую. Зверрски!..
— Может, еще выздоровеете, — высказал надежду я. — Целая неделя до Нового года.
— Что ты, старик! — энергично запротестовал Гущин. — Ни в коем случае. Такой грипп — просто ужас!.. Африканский.
Тогда я собрался с духом и позвонил знаменитому Пожижееву.
— А по будним дням, уважаемый, вы не смеетесь? — ехидно спросил Пожижеев, не дослушав мои смущенные бормотания. — По будним, а? Воздерживаетесь, значит, ради более серьезных занятий?
— Понимаете ли… — робко начал было я.
— Понимаю, понимаю, — перебил меня взявший хороший разгон Пожижеев. — Не позволяют насущные проблемы. Кампания по озеленению, месячник по борьбе за чистоту города, декадники всеобщей вежливости и те де? Трудящиеся не простят легкомысленного отношения, не так ли?..
Я слушал, не смея бросить трубку и чувствуя, как по спине сбегают щекочущие струйки холодного пота.
Три дня я ломал голову над вопросом: где взять рассказ — веселый, новогодний, искрометный? На четвертый день сел и написал его. Я свалил в кучу деда-мороза, елки, шампанское, «похрустывающий снег» и «раскрасневшиеся с мороза лица», перемешал все это как следует и положил на стол редактору. Не знаю, как насчет искрометности, но новогодним рассказ получился.
До самого Восьмого марта меня не трогали, но потом, на планерке, кому-то пришла в голову свежая идейка: хорошо бы заполучить в женский номер юмористический рассказ. Разумеется, увязанный с восьмимартовской тематикой. Весенний, искрометный.
— Обратимся к писателям. — сказал редактор. — Есть у нас юмористы?
