Гай Юлий Цезарь родился 12 июля 100, а по Моммзену 102 года до Р. X., и принадлежал к знаменитому римскому роду Юлиев, потомков Юла или Аскания, основателя Альба Лонги. Как заверяет и Вергилий, Юл был сын Энея, а потому внук Анхиза и Венеры; Цезарь, следовательно, имел право возводить свою генеалогию к самим богам, что в торжественные случаи он не раз и делал: в своей надгробной речи над теткой Юлией он с гордостью указывает на ее происхождение; в битвах при Фарсале и Мунде он делает лозунгом словосочетание “Венера-родительница”, а на монетах Илиона, легендарного обиталища его предков, он приказывает чеканить рядом портреты свои и Энея. Подобно большинству других римских родов, Юлии состояли из двух ветвей, патрицианской и плебейской, и Цезарь принадлежал к первой из них, получившей около III века до Р. X. прозвище Цезарь. Что означало последнее, в точности неизвестно: одни полагают, что оно взято от слова “caeserius”, косматый, каким мог уродиться один из родоначальников, а другие – от “caesus”, сечение, посредством которого один из Юлиев был будто бы извлечен из утробы матери. Первое предположение, вероятно, ближе к истине, хотя и поныне в акушерской хирургии существует операция, именуемая кесаревым сечением. Отец нашего героя, носивший то же имя, был одно время претором, а мать Аврелия сама принадлежала к именитой фамилии Котт, насчитывавшей много курульных магистратов и ученых юристов. О личностях их нам, к сожалению, мало известно: отец умер внезапно, когда сыну было около шестнадцати лет, а мать, хотя и прожила гораздо дольше, появляется на сцену всего дважды: когда Цезарь отправлялся на выборы в верховные жрецы и когда в его доме был найден Клодий. Мы знаем лишь, что сын до конца своих дней сохранил о ней самую светлую память как о женщине умной, нежной и заботливой, все свои силы посвятившей его воспитанию. В чем это последнее состояло, мы опять-таки не знаем: отданный на руки ученому галлу, но натурализованному римлянину, Марку Антонию Гнифону, Цезарь мог обучиться у него лишь языкам и литературе, отечественной и греческой, и приобрести хорошие манеры; но изучал ли он что-нибудь действительно серьезное, – математику, историю, право, философию, – нам осталось неизвестным. Несомненно, однако, что, в отличие от многих других его круга, Цезарь получил чисто римское образование без примеси иностранных элементов: родившись римлянином, он всю жизнь оставался таким, несмотря на господствовавшие тогда эллинские моды и веяния.
В 87 году до н. э., когда ему было всего 13 лет, он был избран в жрецы Юпитера – flamen dialis. Это был один из главных постов в тогдашней духовной иерархии, и странный факт занятия его мальчиком объясняется тем, что Марий, располагавший тогда судьбами Рима, был женат на сестре отца Цезаря, Юлии. Это был редкий случай царившего в то время непотизма, напоминающий во многом подобные же факты из истории средних веков, когда папская тиара доставалась отрокам. Естественно, что уже с той поры Цезарь делается приверженцем Мария и начинает обнаруживать демократические симпатии; он продолжает питать их даже по смерти своего патрона и в 83 году до н. э. расходится с невестою из богатой всаднической семьи с тем, чтобы жениться на Корнелии, дочери демократического вождя Цинны. Когда же вскоре затем вернулся с дальнего Востока Сулла и повел ультрааристократическую реакцию, Цезарь, один из немногих, продолжал свою деятельность и знакомства, не скрывая своих убеждений и смеясь над проскрипциями[2]. По приказу всесильного диктатора, М. Пизоп принужден был развестись с Аннией, вдовою Цинны, а Помпей – с Антистией; но когда подобное же требование было предъявлено Цезарю, он наотрез отказался, говоря, что Сулле нет дела до его частной жизни. За это он был лишен жреческого сана, приданого жены и, наконец, собственного имущества, и сам, переодетый крестьянином, принужден был бежать в Сабинские горы. Говорят, что агенты Суллы узнали его, но он спасся, умилостивив вожака партии взяткою в два таланта (талант – около 2400 руб.). Только после долгих и настойчивых молений друзей и всей коллегии весталок диктатор смягчился и простил его, но, добавил он: “смотрите только, как бы в один прекрасный день ваш протеже не оказался палачом аристократии: в нем сидит не один Марий”.
