— Пээду! — позвал Таммекянд еще жалобнее. — Ну послушай, Пээду!
Но Пээду не слышал. Он листал учебник истории и тихо бормотал:
— Мм… магометане… Почему этих исповедников ислама именно магометанами стали называть?
Теперь и Туртс понял, что случилось.
— Выставить! Выставить из команды!
Все мы понимали, что рискованно доверять свою судьбу эдакому молчаливому факиру.
Конечно, у сидящего за микрофоном Мюргеля может не появиться никаких вопросов. Но кто даст гарантию, что это будет именно так?
— Давайте освободим Пээтера от дежурства у микрофона, — предложил Таммекянд. — Нет, так нельзя. Просмотрим с Мюргелем все билеты, Подготовим его. Ответим на все вопросы и по десять раз будем спрашивать: «Здесь тебе что-нибудь не ясно?» Это будет в то же время тренировкой радиоуха.
И вот небо, покрытое мрачными тучами, прояснилось. Радостно подпрыгивая, мы побежали в класс. Теперь ни к чему «морской счет». Просто с Мюргелем надо пройти все билеты. Начали с последнего, двадцать пятого. А Таммекянд прикрепил к полу еще две кнопки. Туртса отослал обратно в студию следить за Мюргелем, наказал смотреть в учебник и не пропускать ни одного места, где у Пээтера могут появиться вопросы.
В таком труде прошли все четыре дня. С этим Мюргелем пришлось быть требовательным. При первой возможности он пытался уставиться в потолок.
Время от времени мы с Туртсом менялись местами. Туртс приходил наверх записывать информацию, а я или Таммекянд шли вниз, караулить Мюргеля.
К предэкзаменационному вечеру мы успели испробовать на Мюргеле все двадцать пять билетов. Наконец уже не осталось ни одного «почему». Ответы были найдены в учебниках, на картах, схемах и диаграммах. Я даже обратился однажды к учителю истории.
Радиоухо работало превосходно. А как мы теперь умели им пользоваться! Великое дело — тренировка! Мне, Туртсу и Таммекянду незачем стало даже заглядывать под парту. Щелчок — и кнопки на башмаках прирастают к тем, что воткнуты в пол.
Перед экзаменом мы пришли в школу раньше всех. Еще в парке засунули в пиджаки провода и сели на парадное крыльцо. Преисполненный возвышенных чувств, Туртс на этот раз превосходно имитировал трубу. У него была причина для радости. У нас наушник висел в рукаве на резинке, а Туртс очень искусно перевязал левую руку, положив наушник под последний слой марли.
Все другие товарищи по классу ходили по двору, уставившись в книжки, и что-то бубнили себе под нос.
А мы помалкивали. Благодаря радиоуху мы чувствовали себя смельчаками.
Около девяти в дверях класса появился директор.
— Камарик, Туртс… и вы втроем… — он показал на нас, — сходите в подвал и покачайте насос. Каждый по пятьдесят раз. Почему-то сегодня нет электричества.
Нас словно ветром сдуло. Но помчались мы не в подвал, а в радиоузел. Школа может побыть и без воды, от этого никто не умрет, а вот как быть с радиоухом?
— Все кончено! — произнес Туртс. Казалось, он вот-вот расплачется.
— Надейся тут на технику! — ворчал Мюргель.
Таммекянд ничего не говорил. Он, изобретатель радиоуха, переживал больше всех.
До экзамена оставалось двадцать пять минут. Двадцать пять минут для подготовки. Мы, как пантеры, набросились на учебники.
— Двадцать три ученика, двадцать пять билетов, — лихорадочно подсчитывал Туртс. — Последнему остается два билета. Если все будет хорошо, можно успеть их просмотреть. Ребята, я иду последним!
Таммекянд потребовал, чтобы ему дали право идти предпоследним. Я согласился выбирать из четырех билетов.
— В высших учебных заведениях всегда делают так во время экзаменов, — учил Туртс. — Тех билетов, что вытащены, бояться не надо. Нужно учить те, которые лежат на столе. Таким образом, учить приходится все меньше и меньше билетов.
Но когда мы взялись проверять, какие же билеты к нашей великой радости могли быть разобраны первыми, оказалось, что их нет. Вот чудеса! Мы не боялись ни одного билета!
Когда я с пятеркой вышел в коридор, перед комиссией осталось еще шесть человек. Среди них — Таммекянд и Туртс.
Честное слово, трудно устоять на месте. Последний экзамен! Я помчался в подвал, чтобы сообщить приятную новость истопнику Михкелю.