Молоденькая проводница сунулась в купе, выложила на столик наши билеты и очень неофициальным голосом пожелала счастливого пути. Надо полагать, у неё случайно было хорошее настроение.
Попутчики мои немедленно устремились в коридор, где уже возникло изрядное столпотворение. Едва раскрылись двери, народ, превращая энергию потенциальную в кинетическую, высыпал на растрескавшийся асфальт платформы. Малость переждав, вылез из душной утробы вагона и я.
Вот чудо — не прошло и минуты, как толпа рассосалась. Хотя нет, не чудо — на вокзальной площади фыркали заведенными моторами жёлтые автобусы, и народ спешил занять места. Им было куда ехать.
А я стоял на опустевшей, дымящейся от зноя платформе, с брезентовой сумкой через плечо. Куда податься, я пока что и сам не понимал. Впрочем, так даже интереснее. Поглядим, что это такое — уездный город Барсов.
— Который час, мужик?
Рядом со мной нарисовалась потёртая личность неопределённого возраста. На глаз ей можно было дать от тридцати до пятидесяти — засаленные космы, серая мышиная кожа, из-под которой перекрученными бичёвками выпирали вздувшиеся вены. Ощутимо несло сивухой.
— Пять часов, — скользнул я взглядом по циферблату.
— А потом?
— А потом будет шесть, — повернувшись, я направился к ступенькам, которыми заканчивалась платформа. Ясное дело, поддерживать разговор не стоило.
— Куда же ты, мужик? — доносилось вслед. — Я же со всей, понимаешь, душой…
Это верно. Душа у нас нараспашку, равно как и двери. Впрочем, последнее нуждается в уточнении. Сейчас мне придётся выяснять, как у них тут в Барсове с гостеприимством? Три дня кантоваться…
Для начала следовало найти гостиницу. Удар, конечно, по бюджету, но отпускные мне выплатили как положено, за день, растрясти ещё не успел. Да и Александр Михайлович, подписывая отпускной лист, буркнул:
— Там делов-то на копейку, за полдня управишься. А остальное время уж как-нибудь. Само собой, в следующем месяце компенсируем тебе дорожные расходы.
Почему-то командировкой эти три дня он оформить не хотел. Были у моего начальника какие-то свои виды.
У бабки, что торговала крыжовником возле платформы, я выяснил неприятное положение дел. Да, гостиница в городе Барсове несомненно существовала. Чуть ли не с доисторических времён. Другое дело, что была она закрыта по случаю очередного ремонта. Ремонт же грозил затянуться до осени, если не до зимы. Бабка охотно принялась объяснять подробности, но это уже было неинтересно. Купив у неё стакан желтовато-багровых ягод (которые она ловко ссыпала в газетный кулёк), я отправился в свободное плавание.
Странствовать по такой жаре оказалось не столь уж заманчиво, как оно гляделось из окна скорого поезда, когда потное твоё лицо обдувает ветерок, мелькают вдали перелески, поблёскивают в берёзовых зарослях озёра. А может, и болота, попробуй разбери, если мчишься по семьдесят вёрст в час.
Здесь же имела место унылая проза. Асфальт ощутимо лип к подошвам и кое-где дымился, воздух медленными горячими волнами перекатывался через площадь, и выкрашенные в серовато-жёлтое приземистые дома еле заметно прыгали перед глазами, точно притворяясь пустынным миражом.
В поезде было душно, но все же попрохладнее. Тем более, скорость обеспечивала некий ветерок. А тут мне уже спустя минуту захотелось скинуть рубашку. Но я себя, конечно, сдержал. Не настало ещё время для загара и иных приятных занятий. Вот сделаю дела, дождусь в понедельник утреннего (девять сорок три) поезда на Заозёрск, сойду в четырнадцать ноль восемь на платформе Грибаково — и вот тогда… Тогда начнётся мой законный отпуск, тридцать шесть дней. А пока — расслабляться незачем, пока лишь прелюдия. Точнее — сам не пойму что. Командировка, которая считается вроде бы и не командировкой, а пятницей без сохранения плюс два выходных. По приказу отпуск мой (кстати, первый за три года) начинается лишь с понедельника. И я мог бы взять билет на прямой экспресс Столица-Заозёрск, который отходит в субботу днём, и уже утром в воскресенье пил бы чай на застеклённой веранде в стареньком домике тёти Вари. Как все нормальные люди.
