- Чувак, да ты же трахаешься только со старыми перечницами.
- Сквозь донышко бутылки они выглядят на семнадцать.
Он стал мне объяснять характер своей работы: что-то связанное с чисткой внутренностей конфетных автоматов. Липкая, грязная работа. Босс нанимал только бывших зэков и урабатывал их задницы до полусмерти. Материл их яростно днями напролет, а они с этим ничего поделать не могли. Он им недоплачивал, и с этим тоже ничего сделать было нельзя. Если они начинали скулить, их вышвыривали на улицу. Многие отрабатывали химию. Бозз держал их за яйца.
- Он у вас похож на парня, которого следует замочить, - сказал я Лу.
- Ну, я ему нравлюсь, он говорит, что я - лучший работник, который у него был, но мне надо завязать, ему нужен человек, на которого можно положиться. Он даже меня как-то раз к себе приглашал, нужно было что-то покрасить, и я ему ванную покрасил, неплохо получилось. У него дом в горах, большой такой, а видел бы ты его жену. Я никогда не думал, что их такими делают, такая красивая - и глаза, и ноги, и тело, и как она ходит, говорит, господи.
6.
Что ж, Лу слово держал. Некоторое время я его действительно не видел, даже по выходным, а сам тем временем переживал нечто вроде личного ада. Я стал очень дерганый, нервов никаких - чуть где что крякнет, я уже из шкуры выпрыгиваю.
Боялся ложиться спать: один кошмар за другим, каждый ужаснее предыдущего. Если засыпаешь в полной отключке, тогда нормально, а если ложишься полупьяным или, что еще хуже, на трезвяк, тогда начинаются сны, только до конца не уверен, то ли ты спишь, то ли действие происходит у тебя в комнате, поскольку снится тебе сама комната, грязная посуда, мыши, смыкающиеся стены, засранные трусики какая-то блядь кинула на пол, кран капает, снаружи луна как пуля, машины, полные трезвых и откормленных, фары светят прямо в окно, все, все, а ты в каком-то темном углу, темном темном, и помощи не дождешься, и причины нет, нет нет никакой причины вообще, темный потный угол, тьма и грязь, вонь реальности, вонь всего абсолютно:
пауков, глаз, хозяек, тротуаров, баров, зданий, травы, нет травы, света, нет света, ничего тебе не принадлежит. Розовые слоны мне никогда не являлись, зато было много маленьких человечков со злобными проказами, или за спиной высился один громадный человек, чтобы придушить тебя или вонзить зубы в затылок, полежать у тебя на спине, а ты потеешь, не в силах пошевельнуться, а эта черная, вонючая, волосатая тварь давит на тебя на тебя на тебя.
А если не кошмары, то когда сидишь днем, часы невыразимого ужаса, страх распускается в самом центре тебя, словно гигантский цветок, его невозможно проанализировать, понять, почему он и отчего становится хуже. Часы сидения в кресле посреди комнаты, выебанный и высушенный. Посрать или поссать невероятное усилие, чепуха, а причесаться или почистить зубы - смешные и безумные поступки. Вброд по морю огня. Или налить воды в стакан - кажется, у тебя нет права наливать воду в стакан. Я решил, что сошел с ума, негоден, а от этого чувствовал себя грязным. Сходил в библиотеку и попробовал найти книги о том, что заставляет людей чувствовать себя так же, как и я, но таких книг не было, а если и были, я их не понимал. Поход в библиотеку едва ли оказался легче - все выглядели такими уютными, библиотекари, читатели, все, кроме меня. Мне сложно было даже сходить в библиотечную уборную - там бродяги, гомики смотрят, как я ссу, они все казались сильнее меня, ничем не обеспокоенные, уверенные в себе. Я все время сваливал оттуда, переходил через дорогу, вверх по винтовой лестнице бетонного здания. Где хранились тысячи ящиков с апельсинами. Надпись на крыше другого здания гласила ИИСУС СПАСАЕТ, но ни Иисус, ни апельсины не значили для меня ни хера, когда я поднимался по той винтовой лестнице и заходил в бетонное здание. Я всегда думал: вот где мне место, внутри этой бетонной гробницы.
Мысль о самоубийстве жила во мне постоянно, сильная, как мурашки, бегавшие у меня по запястьям. Самоубийство было единственной положительной вещью. Все остальное отрицательно. А еще был Лу, довольный, что может чистить внутренности конфетных автоматов, чтоб не сдохнуть с голоду. Он был мудрее меня.
