– Нет.
– Тяжелая работа.
– У меня всю жизнь тяжелая работа.
– Ладно, – произнес парень. – Ладно.
Мы ехали, не разговаривая, грузовик шкивало. Кроме пыли – пыли и пустыни – вокруг ничего не было. У парня у самого рожа не бог весть была, у него все не бог весть каким было. Но иногда людишки, долго сидящие на одном месте, добиваются мелкого престижа и власти. У него был грузовик, и он нанимал на работу. Иногда с этим приходится мириться.
Мы ехали, а по дороге шел мужик. На вид далеко за сорок. Слишком старый вот так по дорогам гулять. Этот мистер Бёркхарт, он мне представился, притормозил и спросил у мужика:
– Эй, приятель, пару баксов подзаработать не хочешь?
– О, еще бы, сэр! – ответил мужик.
– Подвинься. Впусти его, – скомандовал мистер Бёркхарт.
Мужик залез – ну от него и несло: пойлом, потом, агонией и смертью. Мы ехали, пока не добрались до кучки каких-то зданий. Мы вместе с Бёркхартом вылезли и зашли в магазин. Там сидел мужик в зеленом козырьке и с браслетом из резинок на левом запястье. Он был лыс, но его руки покрывала тошнотно длинная светлая волосня.
– Здрасьте, мистер Бёркхарт, – сказал он. – Я вижу, вы нашли себе еще парочку пьянчуг.
– Вот список, Джесс, – ответил мистер Бёркхарт, и Джесс пошел выполнять заказ.
Это заняло некоторое время. Потом он закончил:
– Что-нибудь еще, мистер Бёркхарт? Пару бутылочек винца подешевле?
– Мне вина не надо, – сказал я.
– Тогда ладно, – отозвался мужик. – Я возьму обе.
– Я с тебя вычту, – сказал мужику Бёркхарт.
– Неважно, – ответил мужик, – вычитай.
– Ты уверен, что не хочешь вина? – спросил меня Бёркхарт.
– Хорошо, – ответил я. – Бутылочку возьму.
Нам дали палатку, и в тот вечер мы выпили вино, а мужик рассказал мне о своих бедах. Он потерял жену. До сих пор ее любит. Думает о ней все время. Великая женщина. Он раньше преподавал математику. Но потерял жену. Другой такой женщины нет. Хуё-моё.
Господи, когда мы проснулись, мужику было очень херово, мне не лучше, а солнце светит и пора на работу: железнодорожные шпалы складывать. Их надо было связывать в штабель. Поначалу было легко. Но штабель рос, и уже приходилось опускать их на счет.
– Раз, два три, – командовал я, и мы бросали шпалу на место.
Мужик повязал на голову платок, и кир так и сочился у него из башки, платок уже весь вымок и потемнел. То и дело щепка со шпалы протыкала гнилую рукавицу и возналась мне в ладонь. Обычно боль была бы невыносима, и я бы все давно уже бросил, но усталость притупила мне все чувства, в самом деле притупила их что надо. Когда такое случалось, я лишь злился мне хотелось кого-нибудь убить, но когда я оглядывался, вокруг были только песок, скалы, сухое ярко-желтое солнце, как в духовке, и некуда идти.
Время от времени железнодорожная компания выдирала старые шпалы и заменяла их новыми. А старые оставляла валяться рядом с полотном. Большого вреда от старых шпал-то не было, но железная дорога их повсюду разбрасывала, а Бёркхарт нанимал парней, вроде меня, складывать их в штабели, потом нагребал их в свой грузовик и вез продавать. Наверное, от них было много пользы. На некоторых ранчо их втыкали в землю, обматывали колючей проволокой – и забор готов. Другие применения, я полагаю, тоже существовали. Меня это сильно не интересовало.
Обычная невозможная работа, похожая на остальные: устаешь, хочется бросить, затем устаешь сильнее и забываешь, что хотел бросить, а минуты не шевелятся, живешь вечно в одной-единственной минуте, ни надежды, ни выхода, в западне, бросить – слишком туп, а бросишь – все равно деваться некуда.
– Парнишка, жену я потерял. Такая чудесная женщина была. Все время о ней думаю.
Хорошая баба – самое лучшее, что на земле есть.
– Ага.
– Винца бы еще.
– Нет у нас винца. До вечера подожди.
– Интересно, а пьянчуг кто-нибудь понимает?
– Другие пьянчуги.
– А как ты думаешь, эти занозы от шпал по венам могут до сердца добраться?
– Хрен там; нам никогда не везло.
Подошли два индейца и стали за нами наблюдать. Долго они за нами наблюдали.
Когда мы с мужиком сели на шпалу перекурить, один из индейцев подвалил к нам.
– Вы, парни, все неправильно делаете, – сказал он.
