Вот! — торжественно, как экскурсовод, объясняет Риза нам и студенткам. — Вот, это я его привела! Он болел потому, что скучал по маме, а я его привела! Еще одна любительница театра. У Оресто она, что учится таким вещам? Оресто будто ловит мою мысль и оборачивается, ища меня глазами. Находит, сразу понимает, о чем я думаю, и произносит чуть слышно: «Машенька, я тебя в карцер посажу. На хлеб и воду. У тебя нет ничего святого».
Посадить меня на хлеб и воду — замечательная идея. Мы с Оресто оба немножко улыбаемся. Карцера у нас, конечно, нет. Ничего святого в понимании Оресто у меня тоже, безусловно, нет. Это просто не совсем верная терминология для меня.
Йошка между тем еще какое—то время рыдает, покачиваясь в руках у Ципы, после чего Ципа кидает взгляд на часы и разнимает руки.
— Сынок, милый, — говорит она мягко, — мне пора. Услышан слово «пора», Йошка вскакивает и хватается за Ципу.
— Я завтра приду, — говорит Ципа, гладя Йошку по голове. Йошка слышит это «завтра», неожиданно прекращает рыдать, встает и начинает уходить. Его спина выражает такое безграничное горе, что кто—то из студенток тихо охает. Я знаю, что сейчас будет: Йошка вернется в библиотеку, осядет грудой в кресле и замрет. Ципа кивает Оресто и спрашивает его осторожно:
— Ну чего?
— Да ничего, — отвечает ей Оресто так же просто, но, — ты молодец, Ципа. Приходи завтра.
— Приду, — кивает Ципа, берет свою корзину, с резинками и башмаками (корзинка, оказывается все это время стояла у стены) и выходит.
— Нормально сегодня получилось, — удовлетворенно говорит Риза, — правда, Машенька?
— Нормально, — отвечаю я. — У тебя всегда нормально получается.
Риза довольна и уносится вверх по ступенькам. Вниз по ступенькам тем временем спешит Сомар.
— Тут Ципа была? — спрашивает она подозрительно.
— Была, — соглашается Оресто.
— А у меня тапки пропали! Красные! — объявляет Сомар великую новость. — Это, наверное, Ципа взяла!
«Давайте пройдем ко мне и кабинет», — приглашает Оресто студенток, и я понимаю, что и меня он теперь приглашает тоже. Пришел ответственный момент: будем их проверять. Большой надежды на эти проверки ни у меня, ни у Оресто нет, но мы не перестаем пытаться. Надо хотя бы минимально обновлять кадры, Оресто тоже не железный за всех пахать.
В кабинет я прихожу последней. Студентки уже сидят: рыжая и узкоглазая — в желтом кресле, большая и черная — в белом, та, что с длинными волосами, — на мягком стуле, плотная (теперь у нее уже не сердитый вид, а просто задумчивый) — на ковре и последняя — облокотившись о шкаф. Оресто им что—то вещает про клиническую депрессию, шоковую терапию и метод регулярного катарсиса. Вид у него не такой театральный, как с утра, поэтому он уже не выглядит идиотом. Просто усталый человек в белом халате. Студентки слушают. И я захожу.
Добрый день, — здороваюсь я с Оресто. Оресто, не прерываясь, кивает. На остальных надежды нет. И вдруг слышу:
— Здравствуйте.
Оп—па, скажите пожалуйста, какая приятная неожиданность. Это кто же у нас такой глазастый? А, вот эта, плотная, сердитая, которая меньше всех охала. Сейчас она на меня невнимательно посмотрела (ну да, она—то пока не понимает, чему тут удивляться), поздоровалась и дальше сидит. Остальные не отреагировали. Тут все понятно. Студентка с длинными волосами экстатически записывает за Оресто его гениальные мысли, рыжая кивает головой, черная взмахивает роскошными ресницами (а самая красивая среди них все—таки она, а не эта плотная глазастая, бедный Оресто, не повезло ему, хотя это еще как посмотреть кому повезло). Последней студентки вообще не видно и не слышно, она притаилась, как мышка сидит. Ну и ладно. Одна есть — и замечательно. Одна — это в миллион раз лучше, чем ни одной.
Оресто заканчивает свою лекцию, отпускает усталых студенток (рыжая еще что—то дотошно выспрашивает) и уже у двери говорит:
Иоганна, вы не могли бы задержаться на пять минут?
Ага, ее зовут Иоганна. Ну что ж. Будем, значит, дружить.
Рыжая смотрит на Иоганну зверем. Остальные просто прощаются с Оресто, проходят сквозь меня и покидают кабинет. Мы остаемся втроем: я, Оресто и Иоганна. Иоганна глядит на нас, а мы глядим на нее. Надо что—то говорить, но я в таких случаях всегда теряюсь, поэтому предоставляю Оресто возможность сказать все самому. Он хорошо говорит, когда не выпендривается. Оресто открывает рот и тут в дверь стучат.
