– Кандидат Грам возьмет пол-литра красного вина, – сказала Йенни Винге. – Лучше его нет во всем Риме, а это что-нибудь да значит.
Скульптор пододвинул к молодым девушкам свой портсигар. Фрекен Ярманн взяла папироску и закурила.
– Брось, Ческа, не кури! – попросила ее фрекен Винге.
– Нет, я буду курить, – ответила фрекен Ярманн. – Мне лучше не будет, если я брошу курить. А сегодня я еще зла.
– Но почему же, милая фрекен? – спросил скульптор.
– Да ведь я так и не купила этих кораллов.
– Так разве ты их надела бы именно сегодня вечером? – спросил Хегген.
– Да нет. Но, понимаешь ли, мне так досадно, что мы с Йенни напрасно летали в такую даль из-за этих противных кораллов.
– Зато ты встретила нас. Иначе вы пошли бы к Фраскатти, которого ты вдруг возненавидела.
– Я и не подумала бы идти к Фраскатти, можешь быть в этом уверен, Гуннар. А это было бы для меня гораздо полезнее. Теперь же я буду и пить и курить, раз вы меня потащили с собой, и буду кутить всю ночь напролет.
– Мне казалось, что ты сама предложила пойти куда-нибудь.
– Я считаю, что малахитовая цепочка прелестна, – поспешил переменить разговор Алин. – И она недорога.
– Да, но малахит гораздо дешевле во Флоренции. Ну а что касается кораллов, то я выторгую их за девяносто лир.
– Не понимаю тебя, – заметил Хегген. – Ведь ты, кажется, собиралась быть экономной?
– Ах, не стоит больше говорить об этом! – сказала фрекен Ярманн с раздражением. – Мне все это надоело. Завтра я пойду и куплю кораллы.
– Но разве девяносто лир не слишком дорогая цена за кораллы? – осмелился спросить Хельге.
– Да ведь это не обыкновенные кораллы, – удостоила его ответом фрекен Ярманн. – Это контадинские кораллы – толстое ожерелье с золотым замочком и с толстыми золотыми серьгами, вот такими длинными.
– Контадинские? Это особый сорт кораллов?
– Нет, это кораллы, которые носят контадины.
– Я не знаю, что такое контадины, – заметил с улыбкой Хельге.
– Контадина – это простая крестьянка. А бусы эти из больших темно-красных шлифованных кораллов. Мои – цвета ростбифа, и самая большая бусина вот такая, – и она сложила большой и указательный пальцы, чтобы показать, что коралл величиной с яйцо.
– Это, должно быть, очень красиво, – поспешил поддержать разговор Хельге. – Мне кажется, с такими кораллами на шее вы будете очень походить на настоящую контадину.
Фрекен Ярманн улыбнулась и сказала:
– Вы слышите? Как вам это нравится, господа?
– Ведь у вас и имя итальянское, – продолжал Хельге.
– Ах, нет. Меня так назвали в одной итальянской семье, где я жила в прошлом году. Они только слегка изменили противное имя, которое я должна была унаследовать от моей бабушки. Вышло по-итальянски, и я оставила это имя.
– Франциска, – сказал Алин вполголоса.
– Мне трудно было бы думать о вас иначе как о Франческе – синьорине Франческе, – заметил Хельге.
– Почему же не как о фрекен Ярманн? Это проще. К тому же мы не можем даже говорить друг с другом по-итальянски, раз вы не знаете этого языка. – Повернувшись к другим, она продолжала: – Йенни и Гуннар, завтра я покупаю кораллы.
– Ты уже давно собираешься купить их, но из этого так ничего и не выходит, – проговорил Хегген лениво.
Франциска нервно схватила портсигар Алина, но он не дал ей его. С минуту они с раздражением перешептывались, и наконец она отбросила от себя портсигар и крикнула:
– Джузеппе!
Хельге понял, что она приказала слуге подать папиросы. Алин вскочил.
– Фрекен Ярманн… милая… ведь я только… ведь вы сами знаете, что вам вредно курить так много.
Франциска встала, на глазах у нее были слезы.
– Ах, не все ли равно! Я во всяком случае иду домой.
– Фрекен Ярманн… Франческа… – Алин держал в руках пальто Франциски и умолял ее вполголоса.
Франциска вытерла глаза носовым платком.
– Нет… я пойду домой. Ведь все вы видите, что я сегодня совсем невменяема… Нет, нет, я пойду домой… одна… нет, Йенни, ты оставайся…
Хегген также встал. За столом остался сидеть один Хельге.
– Неужели ты допускаешь, что мы позволим тебе уйти одной глухой ночью? – сказал Хегген.
– Ах, вот как? Так ты хочешь запретить мне уйти?
– Да, самым решительным образом.
