"Не нравится мне этот тип. Помоги, приятель, разобраться, почему. И так ли уж важно это знать? — Ну а тебе он нравится? Если наши мнения совпадают, то кто из нас двоих лучший психолог?"
Что-то в этом роде. Все неопределенно, глуповато, вот уж не дай Бог, если кто подслушает.
Артур Уэддел ждал его в людном баре, перед ним на мокром столе стакан чего-то темнокоричневого. Они поздоровались, как старые друзья, так оно, собственно, и было. Шесть лет назад им обоим туго пришлось во время совместной работы, когда на французском пароме через Ла-Манш в английских территориальных водах взорвалась бомба. Событие вызвало множество препирательств между министерствами иностранных дел обеих стран, а Баум и Уэддел олицетворяли собой компромисс в решении спорного вопроса, кому расследовать дело. Они тогда сообща пришли к убеждению, что взрыв был делом рук иранцев, и даже установили личность молодого стюарта, пронесшего бомбу на судно. Однако тогдашние заигрывания Парижа с Тегераном продиктовали другое: никакого иранского следа, кое-какие газеты робко намекнули на неких армян. И Баум, и Уэддел тяжко пережили эту историю, и с тех пор оказывали друг другу мелкие услуги, если предоставлялась возможность. Такой случай, считал Баум, представился и сейчас.
Сидя за мокрым столом напротив друг друга — перед Баумом рюмка коньяку, кружка Уэддела заново наполнена пивом — эти двое от души наслаждались обществом друг друга.
— Давно не виделись, а?
— Года два.
— Да, вроде того.
— Что тебя в Лондон привело? Помню, ты наш прекрасный город не очень-то жалуешь.
— Вовсе нет. Парки просто замечательные.
Наступила пауза — Артур Уэддел ждал, пока Баум перейдет к делу. Он знал, что тот уже побывал на Гоуэр стрит, и по какому поводу.
— Котов меня интересует, — сказал Баум, зажигая сигарету и окутываясь серым дымом.
Уэддел отхлебнул пива и промолчал.
— Что ты о нем думаешь?
— Запуганный, — ответил Уэддел, — Неглупый и осторожный. Но запуганный.
— Эти его страхи имеют основание?
— Думаю, да. Понятно, что с ним станется, если бывшие сотрудники заполучат его обратно. Не нам его судить.
— Мне он не нравится, — напрямую заявил Баум. И снова укрылся за облаком сигаретного дыма.
— А нам что, полагается любить майоров КГБ?
— К этому я испытываю неприязнь сверх обычного.
— О!
— И ты тоже?
Артур Уэддел уставился в свою кружку как бы в поисках вдохновения, но, ничего не обнаружив, только плечами пожал.
— Не могу сказать, что отношусь к нему иначе, чем к остальным. Но вот его жена… Она мне решительно не нравится.
Баум предпочел жену Котова не обсуждать.
— Вот ещё что, — вспомнил он. — Запись твоих с ним бесед. Что-то маловато для двух недель. Но, может, наши друзья из ДГСЕ их подсократили, прежде чем нам передать?
— Какие две недели? — удивился Уэддел.
— Сбежал он 15 декабря…
— Неверно.
— А передали его нам 29 декабря.
— Тоже неверно.
— Будь добр, уточни.
— Он позвонил нам прямо с улицы 2 декабря, ровно в четверть третьего. Париж — то есть ДГСЕ — мы известили через три дня, то есть пятого. Виссак явился на следующий день. Потом нас попросили ещё подержать Котова у себя, пока в Париже все к его приезду подготовят. Не очень деликатная просьба, но какие счеты между союзниками? Так что мы устроили супругов в одном загородном доме, а неделю спустя, 13 декабря Виссак позвонил, что его люди приедут через пару дней и заберут Котова. Что и было сделано, — заключил Артур Уэддел.
— Любопытно, — произнес Баум.
— Что именно?
— Все эти задержки. Выходит, к нам он попал спустя шесть недель после побега.
— Не мне, иностранцу, судить, в какие игры играет ДГСЕ, — сказал Уэддел, — В нашем департаменте свои разборки.
— Но зачем Виссак старался выиграть время?
— Норовил урвать кусочек славы? — предположил Уэддел, — Большой соблазн — самому раскрыть дело, пока оно ни за кем не числится.
— Пожалуй.
— А насчет скудости наших записей — тут все ясно. Этот субъект нам не доверяет. Почему-то предпочитает американцев. Любят они американцев, эти советские.
— Не имел он дела с Хааглендом…
— Свалился товарищ Котов на нашу голову, — вздохнул Баум.
— А знаешь, что Базз Хаагленд попросил передать им Котова?
