– О змея… Мы еще увидим, зачем вызвали лекаря! Посмотрим, что он сделает с ее фарджем, когда разложит на верхнем этаже Охотничьего двора…
Старый Зухайд осматривал женщин харима в галерее, служившей границей между мужской и женской половиной дворца, – ее еще называли Золотым коридором. Под раззолоченными потолками смотрители водили присмотренных невольниц в покои господина. И там же, в гораздо более скромно убранных комнатах, их принимал старый лекарь. Ширму ставили над пупком женщины, а верхнюю часть тела на всякий случай закрывали широким шелковым одеялом с круглой дыркой посередине. В нее лекарь просовывал руку, чтобы пощупать пульс – ну или другую часть тела женщины, смотря кто на что жаловался. А ниже ширмы – меж бедер женщин – Зухайд мог полноправно распоряжаться по праву главного медика харима.
Завистницы надеялись, что Лейлу приготовят для дальних походов – в городе ходили слухи, что эмир может выступить с войском со дня на день – и пережмут ей детородные протоки. Но скорее всего, с насмешкой подумала Айша, угодившую Абд-аль-Азизу невольницу взнуздают тем самым пояском и закроют «бутон стыдливости». В лепестки цветка женщины вставляли тонкие золотые колечки, между которыми продевали цепочку, запиравшуюся на крохотный висячий замок. Запрут фардж на ключ, как предпочитала выражаться матушка Айши, – она могла говорить без обиняков, ибо Умар ибн Имран дарил ее своим особым расположением больше шести лет, и все шесть лет аль-Ханса не могла выманить у мужа ключ от «замка счастья» ни под каким видом. Когда Умар в конце концов стал навещать жену реже, лекари освободили ее от почетной обузы – и аль-Ханса с облегчением смогла прибегнуть к услугам чернокожих массажистов в дворцовом хаммаме. В отличие от супруга, рабы-зинджи делали что и как приказывала женщина, а евнухи, которым сохранили зеббы, но удалили яички, оказывались воистину неутомимы. Единственно, жаловалась Айше мать, мужчина, которого лишили возможности иметь потомство, становится капризен и мелочен – любовников приходилось всячески ублажать драгоценными подарками и молоденькими рабынями.
Для супруги Умара ибн Имрана подобные забавы были вполне безопасны. Она оставалась в хариме полновластной хозяйкой, так что и строптивый евнух, и случайная доносчица могли рассчитывать лишь на место в лодке с камнями, плывущей к самому глубокому месту Ваданаса. Впрочем, мужчины предпочитали смотреть на забавы скучающих женщин сквозь пальцы – в особенности летом. Летом, от одуряющего зноя, приправленного обильной специями пищей с дворцовых кухонь, жены и невольницы не находили себе места в тесных дворцовых двориках. По ночам из спален рабынь все чаще можно было слышать стоны наслаждения – девушки ласкали друг друга или платили за это черным евнухам с вечно готовыми к бою зеббами. Кто-то даже умудрялся подкупать смотрителей и водить в сады любовников. Время от времени в харим врывались мрачные садовники и выволакивали за волосы провинившихся невольниц. Их тащили к калитке в дальней стене сада, связывали, сажали в мешки и на верблюдах везли к реке и ждущим там лодкам. После очередной казни ночи в хариме становились тихими и спокойными. А потом страх смывало волной жаркого безделья и удушающей скуки, и женщины снова кидались в приключения, как в речной омут.
В зеленой воде пруда лениво плавали откормленные синие и красные рыбины. Рабыни закончили шептаться в нише мирадора. Айша снова отерла пот со лба – похоже, до обеда придется сменить и платье, и рубашку.
Она снова прислушалась, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки со стороны Посольского зала.
Судьба-насмешница расположила сердце мужской половины прямо за стеной харима, в котором теперь была крепко заперта девушка. Впрочем, из зала Послов сейчас должна была вернуться мать – аль-Хансу из уважения к возрасту и уму допускали на верхние галереи. Там, над знаменитыми тремя подковами арок, в сплошь покрытой сине-золотой резьбой стене, под слепящим глаза сетчатым куполом позолоченного дерева располагались три забранных золотыми решетками окошка – для женщин, которым разрешали слушать совещания сановников. Мать Айши являлась на эти собрания вместе со старшей женой покойного Умара, третьей – и единственной умной, как мрачно шутила аль-Ханса, – женой эмира Абд-аль-Азиза, и Сулеймой, его любимой наложницей.
