Нерегиль застыл с поднятым высоко, на уровень глаз, листом бумаги. Не все поняли, что происходит нечто необычное: зажатый в пальцах самийа листок мелко задрожал, а Тарик задышал медленно и глубоко. Аммар, знакомый с приступами ярости самийа не понаслышке, тихо приказал:
– Дай сюда.
Не переставая глубоко дышать – вдох-выдох, это он так успокаивался, – Тарик передал своему халифу послание Умейядов.
Оно содержало один стихотворный бейт:
Не домогайся достоинств; поверь, не в них превосходство.
Ты сыт и одет к тому же. Зачем тебе благородство?
[26]Аммар перевел взгляд на нерегиля. Тот уже почти овладел собой, только губы еще кривила гневная судорога.
– Что предлагаешь делать? – резко, будто хлопнув в ладоши, спросил его Аммар.
Тарик встряхнул головой и сбросил с себя остатки морока ярости:
– Поступать разумно. Решать задачи в порядке поступления. Сначала мы… принудим к миру джунгар. Потом… Умейя.
Последние слова были сказаны, однако, таким голосом, что потом, заслышав в речах Тарика этот стальной звон, люди говорили: «Если птицы летят хвостами вперед – быть урагану».
Из преданий о славных деяниях и хроник:
Погиб Эсен-хан, пошел северный царь войной на улусы его сыновей.
Пронесется по степи война, как пожар! Так сказали все, даже храбрецы из племен ойратов и уруутов.
«Отгоним наш скот подальше к Хангаю! – так решили старейшины. – Высоки гранитные скалы, крепки стволы лиственниц – там и укроемся».
Четверо сыновей осталось после Эсен-хана: хитроумный Араган, Сенгэ-храбрец, а еще Дабачи и Рабдан – любимцы отца, его правая рука и левая рука, верные цепные псы. Кормили их человеческим мясом у порога юрты.
Лбы их из бронзы,
А морды – стальные долота.
Шило – язык их,
А сердце – железное.
Плетью им служат мечи.
В пищу довольно росы им.
Ездят на ветрах верхом.
Мясо людское – походный им харч.
Мясо людское в дни сечи едят.
Решили объединить тумены Дабачи и Рабдан, достойно встретить северянина и его беломордого прихвостня они задумали. Пятидесятитысячное войско собрали к бою у Красного тальника.
Однажды на рассвете в ставку Дабачи и Рабдана приехал Цэван-нойон, хорчин Арагана. И завел такие речи:
– Давайте заманим северян в горные ущелья. Завлечем их в засаду, а кони наши тем временем откормятся после голодной весны!
А Дабачи сидел под знаменем-тугом с человеческим черепом на навершии. И он рассмеялся:
– С нами духи предков и Тенгри! Мы загребем их в полы халатов, как скотский навоз!
А Рабдан молчал. И вдруг глаза его закатились, а из груди вырвался хрип. Все пали на свои лица, потому что на Рабдана часто сходили мстительные духи. Рабдан снова захрипел – и вдруг заговорил голосом нижнего мира:
– Так и есть! Баба Араган разглагольствует так из страха. Не иначе хитрый байбак Араган желает договориться с ашурутами за нашей спиной! Из трусости и предательства выносит такое предложение баба Араган, который не выходил из дома даже на расстояние отхожего места для беременной бабы! После того как мы сдерем кожу с царя ашурутов и насадим на копье голову его цепного нелюдя, твой хозяин будет следующим! Пусть приготовит острый кол для себя, чтобы нам не пришлось долго рыскать в поисках удобной палки, на которую мы натянем его парой быков!
С такими словами Рабдана Цэван-нойон вернулся в ставку Арагана.
«Сокровенное сказание джунгар»
Через пять дней тридцатитысячная армия ашшаритов прошла пески Харахалчжин-эста и вступила в хангайские степи.
Травы становились все гуще и гуще, горный хребет синел на горизонте, в ложбинах между холмами стали попадаться заросли ивняка и ильма, а потом и тополиные рощицы. Припудренные желтоватой пылью деревья трепал ветер, налетавший то из песков, то с поросших могучими деревьями склонов Хангая.
Кочевники встретили их странно: многочисленные разъезды дозорных сменили летучие отряды всадников в рваных, торчащих ватой халатах, – видимо пленные из покоренных племен, кераитов или меркитов. Их быстро отогнали и стали разбивать лагерь – ряды шатров следовало окружить рвом и частоколом из привезенных на верблюдах кольев.
Утром к ограде лагеря подъехало джунгарское посольство. Ханид-толмач, подросший и даже обзаведшийся отдельными волосками на щеках и подбородке, переводил Аммару, Тарику и стоявшим рядом военачальникам:
