– Аммар. Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь. В мире много сил и много существ, которые не просто не являются твоими союзниками, но и не желают ими становиться. Более того, некоторые из этих существ даже не знают о твоем существовании. И даже если узнают, то тут же забудут – потому что ты, Аммар, и твои дела их не интересуют. Мир не вертится вокруг твоей персоны – чтобы тебе ни плели по этому поводу придворные поэты. Да, иногда ко мне наведываются обитатели города в скалах Мухсина…
– Там действительно город джиннов? – подпрыгнул Аммар, загораясь нестерпимым любопытством.
– И не один, – пожал плечами Тарик.
– Я думал, это сказки! – Аммар вскочил на ноги и забегал вдоль края хозяйского возвышения. – Хочу увидеть этот город, самийа! Отведи меня туда!
– Аммар, я не смогу выполнить твой приказ, даже если ты мне пригрозишь распятием на мосту.
– Это еще почему?
– Потому что я в ответе за твою жизнь, – просто сказал нерегиль. – Силат тебя убьют, как только увидят. Они враждебно относятся к людям. О набеге силат меня предупредили только потому, что джунгары их злят – степняки нагло прут через Мухсин и нарушают их уединение. И я прошу тебя именем Бога, которого ты чтишь: пожалуйста, не приходи сюда ночью без предупреждения. Силат заглядывают ко мне на огонек, чтобы сыграть партию в шахматы, разнести мои неказистые рифмы или составить компанию в игре на арфе, – но это не значит, что они готовы терпеть в этом доме кого-либо, кроме меня. И они считают эту долину своей – потому что жили здесь задолго до появления людей, распахавших здешние поля. Так что, если ты опять вломишься без приглашения и будешь вести себя как пьяный буйный муж на женской половине, они могут наплевать на мои просьбы простить твое невежество и невоспитанность и убить тебя.
Аммар подумал и сказал:
– Прости меня, Тарик. Я вел себя неподобающе и глупо.
– Даю тебе мое прощение, – вежливо склонил голову самийа.
Из рассказов о славных деяниях и хроник:
Известно, что Тарик аль-Мансур держал при себе отряд преданных воинов, доверяя им более остальных и всецело полагаясь на них в битвах. Рассказывают, что личную гвардию аль-Мансура в народе называли Кафирской или Неверной, ибо состояла она из сумеречников и головорезов из диких племен, однако подобные сведения, как пишет ибн Хальдун, нельзя считать надежными.
Напротив, через мужей уважаемых и почтенных передается, что воины аль-Мансура именовали себя «Когти Ястреба» и получали жалованье как гвардейцы халифа.
Известно, что в гвардию набирали юных рабов – сначала ханаттани, а потом степняков и тюрок, отчего корпус еще называли южанами. Мальчиков воспитывали при дворце в истинной вере и в преданности повелителю верных. В школе халифа им давали прекрасное образование, а затем отправляли служить в гвардию. Прошедшие сквозь бури войн и жестоких походов юноши становились зрелыми мужами, которым халиф и вазиры охотно доверяли командование войсками и управление провинциями. По крайней мере половина наместников в аш-Шарийа были вольноотпущенниками халифа из числа южан.
О том, как гвардейцы аль-Мансура получили свое прозвание, ибн Хальдун пишет следующее: придворный поэт аль-Архами сложил стихи в честь победы над степняками.
Вот они:
И если исходит мраком броня, в боях почерневшая,
То чаши в руках прелестных сияньем полны до краев.
Рабыни играют на лютнях, а наши храбрые воины
Мечами такт отбивают на звонких шлемах врагов.
[18]А на пиру, продекламировав эти поражающие сердца стихи, воскликнул: «Воистину четыре тысячи храбрецов – как четыре стальных когтя на лапе гордого охотника!». И все подхватили: «Воистину это так!» И с тех пор корпус южан стал так и зваться – «Когти Ястреба».
Ибн Хальдун также пишет, что аль-Мансур с пренебрежением относился к ополчению и не принимал его под свою руку, не заручившись грамотой от халифа со словами «Даю тебе право казнить и миловать», каковую грамоту, по рассказам, аль-Мансур всегда носил в рукаве, дабы избежать ненужных споров и беспорядков.
Ибн аль-Кутыйа, «Всемирная история».
Беникассим, две недели спустя
Джунгары наступали слитной гикающей лавой – огражденная горами долина покорно стелилась им под ноги. Копыта лошадей топтали ячмень и пшеницу, конники с улюлюканьем проносились среди низеньких оливковых деревьев, рядами высаженных на пологих склонах.
