Так что сегодняшнее представление прервали высокие воины в золотой парче, с длинными копьями и красными щитами. Гвардейцы окружили нечестивцев и достали веревки, чтобы связать их и отвести в тюрьму. Поговаривали, что в квартале плотников помощники судьи уже договариваются о возведении помоста в пять локтей высотой и крепкой виселицы.
Однако горожане роптали: по обычаю, тех, кто оскорбил веру, положено побивать камнями за стенами города! А ведь неверные собаки оскорбили ее многажды! И срамными плясками, возбуждающими похоть! И игрой на недозволенных музыкальных инструментах! И противоречащими заповедям представлениями с изображениями людей! И языческими фокусами! Так почему бы градоначальнику не позволить гражданам исполнить долг верующих, бросив в нечестивцев каменья?
Так шептались люди – а гвардейцы тем временем под одобрительные возгласы толпы принялись заводить локти за спину верещащим женщинам.
– Смотрите на подлых, нечестивых язычников!
Сильный, звучный голос дервиша разнесся над толпой. Хуфайз Термизи, в опрятной бурой одежде и белоснежной чалме, взобрался на тележку зеленщика, поднял руку и указал на извивающихся в руках воинов девок. Солдаты уже содрали с них покрывала и спутывали одну за одной. Девки кричали и пытались плечами прикрыть голые лица. Люди улюлюкали и показывали на шлюх пальцами.
– Некоторые из них осмеливаются называть себя ашшаритами! О правоверные, истинно говорю вам: в глазах Всевышнего лицемер – в тысячу крат хуже подлой свиньи-многобожника! Кричите, кричите, распутницы, завтра вы будете кричать еще громче, когда каждой из вас в фардж зальют расплавленный свинец!
Толпа взорвалась радостными криками:
– Так им! Поделом неверным!
Хуфайз важно кивнул и возвел руки к небу:
– Да пребудет благословение шейха и-Джама с этим городом! Жертвуйте на святую обитель, верующие, и милостыня зачтется вам перед лицом Судии! Знайте, что дирхем, отданный шейху и-Джаму, стоит пяти молитв на могиле шейха Гилани у Пятничной мечети столицы! А динар – всех пятидесяти молитв!
И ученики вышли вперед с подносами. На них со звоном посыпались монеты. Очень худой человек в одежде купца, с черными припухшими подглазьями, на коленях подполз к тележке и протянул к дервишу руки:
– О святейший господин! Ты моя единственная надежда!
Хуфайз внимательно вгляделся в лицо человека и сказал:
– Твоя печень беспокоит тебя по твоим грехам.
Тот уронил бритую голову в пыль и, завывая, стал посыпать макушку прахом.
– Но Всевышний – милостивый, прощающий. Дай ему амулет, – небрежно кивнул дервиш одному из учеников.
Тот вытащил из рукава бронзовый кругляш с чужеземными письменами по ободу и отдал плачущему от радости человеку. Тот бился головой о булыжник площади:
– Я раб из рабов святого шейха, да умножит Всевышний его дни и благодать! Я раб его и дети мои его рабы!
И купец обернулся, кивая рослым невольникам у себя за спиной. Те быстро вытащили плачущую девушку в роскошном покрывале алого шелка, с повязкой из золотых динаров надо лбом:
– В знак скромной признательности пусть шейх примет от недостойного раба дар: это моя дочь, она воистину стройна и гибка как тростник! Позвольте мне предложить ее благодатному покровительству святого и-Джама! Доставить наслаждение святому – честь для нас! А уж если шейх почтит ее потомством, то благодарности нашей семьи не будет границ!
И купец снова, плача и вытирая слезы рукавом, принялся биться головой о булыжник.
– Ооо, я истинным зрением вижу, что твоя дочь воистину достойна ложа главы джамийитов! – усмехнулся дервиш и жестом приказал ученикам взять дрожащую от страха девушку.
– Ее мать родила мне четверых сыновей и троих дочерей! – улыбался купец, сверкая зубами на черном от пыли лице. – Она воистину должна унаследовать плодовитость матери и родить шейху тридцатого сына – да благословит святого и-Джама Всевышний, все мы возносим благодарные молитвы наставнику праведности!
И тут со стороны ворот в верхний город послышались пронзительные крики – и свист плетей, сопровождаемый грохотом копыт.
Гвардейцы, волочившие за веревки упирающихся и плачущих циркачей, остановились и начали переглядываться.
