Командующий Правой гвардией поднял голову и отвел от лица широкий край чалмы:
– Я полагаю, что господин нерегиль знает, что говорит. Если он говорит, что здесь замешаны чернокнижники, значит, так оно и есть. Однако я и сам подозревал нечто подобное. Обычному человеку было не под силу одолеть моего почтенного дядю.
Нерегиль широко раскрыл изумленные глаза, и Исхак ибн Худайр почувствовал себя польщенным. Хасан ибн Ахмад тоже заметил удивление Тарика и пояснил:
– Почтеннейший Зу-н-Нун приходится мне дядей по матери. Теперь, когда джамийиты нанесли оскорбление нашей семье и убили старшего дядю, трех двоюродных братьев и всех шестерых племянников, наш род будет мстить. Ты окажешь мне честь, сейид, если примешь меня и двух моих сыновей в свой отряд. Я приведу тебе пятьдесят копий, и – клянусь Убивающим! – мы будем свирепы в битве и верны тебе.
– Все, кто пойдет за мной завтра утром, рискуют головой, – сказал Тарик. – Ты готов пойти на смерть ради мести, о Хасан?
– Все, кто пойдет за тобой завтра утром, рискуют больше, чем головой, – ответил командующий Правой гвардией. – Вот почему мы переправили свои семьи в земли Бану Марнадиш, подальше от столицы. Жить нам или умереть – на все воля Всевышнего. Все мы пыль на Его пальцах, о Тарик. Но пыль бывает разная – бывает из камня, а бывает из дерьма.
– Хорошо сказано, – наклонил голову нерегиль.
– Я буду молить Всевышнего о вашей победе и, если повелитель верующих прикажет вам есть хлеб мертвых, о быстрой смерти, – вздохнул ибн Худайр. – Я говорил с тем мальчиком-ханеттой, Саидом. Он возьмет свою сотню – они молоды и горячи, и каждый из них желал бы умереть как шахид. А уж какая смерть им достанется – на все воля Всевышнего. Он милостивый, прощающий…
Все сидевшие в комнате ашшариты провели ладонями по лицу и склонили головы.
– Сабит, – старый вазир повернулся к своему слуге. – Ты многое услышал этим вечером, и многое из того, что ты слышал, тебе не следовало слышать никогда.
Из-за занавески донеслись сдавленные рыдания и всхлипывания. Ибн Худайр холодно усмехнулся и сказал:
– Однако я помилую тебя и твою семью. Двое твоих мальчиков отправятся с Тариком. И старшая дочка тоже – она будет сопровождать каида южан. В походе воинам нужны слуги и утешение. Я дам им мулов и новую одежду. И они будут служить господину нерегилю – верно и на совесть.
– Милосердием ты воистину подобен праведному царю Дауду, о господин, – всхлипнул Сабит, и все семейство разразилось счастливыми слезами радости и благодарности.
Каждый раз, просыпаясь, Айша видела лишь качающуюся тень пальмовых листьев на занавеси входа. Она прислушивалась к спокойному дыханию Аммара. Муж спал совсем как ее младшие братья после тяжелого дня – запрокинув голову и чуть похрапывая. Ночи в ас-Сурайя походили на ночи дворца Куртубы – тихие, мирные. Лишь изредка слышался сладкий женский вскрик – ему вторил веселый смех юных голосов. Где-то далеко-далеко, за внутренней стеной, перекликались садовники.
Ухватившись за большую ладонь мужа, Айша снова смежила веки. И вот тут-то пришло то, чего она боялась больше всего.
Айше уже приходилось видеть эту комнату, и она знала, где это. Замурованный нынче покой на самом верху Факельной башни. Голые стены, маленькое окошко, забранное резной каменной решеткой. И еще одна решетка – узорная, кованая – перегораживает выход из комнаты. На вытертом ковре, среди подушек, сидел рослый, заросший черным волосом мужчина. Густой мех курчавился в распахнутом вороте рубахи, на мощных ногах и в паху.
Две пожилые невольницы в простых некрашеных платьях раздевали стоявшую посреди комнатки женщину. Айша пугалась этого больше всего: когда сумеречница стояла к ней спиной, ей было отчетливо видно то, чего не видел больше никто – ни Сахль, ни рабыни. Крылья. Длинные, белые, изгибающиеся мощными маховыми костями от лопаток. Снующие руки невольниц проскальзывали сквозь бестелесное оперение и опушку на спине. Женщина тогда сжимала кулаки – и кинжально-острые перья грозно расходились в напряжении ярости.
Рабыни трудились над пряжками кожаного панциря и бронзовыми наручами – дрожащими пальцами они снимали с сумеречницы окровавленный доспех. На перьях не было ни капли крови, зато рассыпавшиеся из прически волосы слиплись во влажные пряди.
