Кроме Тарега и его коня, на площади не осталось ни одной живой души. Мертвые тела свешивали руки со ступеней входа, сидели, прислонившись к распахнутым дверям, лежали там, куда скатились со ступеней. В двух шагах от самийа ярким пятном выделялся труп молоденького юноши, вооруженного лишь кинжалом – явно доставшийся по наследству, ашшамской стали клинок с травленой узорной рукоятью ярко блестел на солнце. Зеленый кафтан заливала кровь, еще сочившаяся из рассекшей грудь длинной раны.
У самых копыт Гюлькара расплывалось большое красное озеро, в котором мокли длинные косы женщины. Головной платок с нее слетел, пока она падала вниз – с головокружительной высоты альминара. Говорили, что ее тело уже с глухим стуком ударилось о булыжник, а невесомый золотой шелк платка все кружился и кружился в воздухе, медленно опускаясь на камни площади.
Женщина лежала лицом вниз, из-под раскинувшихся семи подолов парадных платьев голубого шелка жалко высовывались босые ступни – изящные кожаные туфельки с загнутыми носами разлетелись на несколько шагов в стороны. Один локоть торчал вверх под странным углом, а вторая рука оставалась подвернутой под тело. Она прижимала что-то к животу, и это что-то приподнимало ее спину над тонувшими в крови камнями.
Тарег знал, что это было. Сулейма, любимая наложница эмира Исбильи, бросилась с альминара, прижимая к себе новорожденного сына.
А следом за ней кинулись в гостеприимную воздушную пропасть еще три наложницы с младенцами на руках. Одна из них, в ярко-зеленом хиджабе поверх выбившегося оранжевого с золотом платья, лежала на боку. Женщина прижимала к груди крохотное тельце, завернутое в расшитый синими цветами платок. Лысенькая головка свешивалась через локоть. Синие цветы постепенно затягивало ярко-красным.
Тарег поднял дрожащие руки и закрыл ими лицо.
Аммар въезжал в аль-каср через Львиные ворота – низкую темную арку, зажатую между мощными четырехугольными, увенчанными зубцами башнями. Проходя через Сад привратников, между кипарисами и стрижеными самшитами, он думал, что хорошо было бы остаться здесь, в тени деревьев. Сесть у затянутой плющом высоченной стены и ни о чем больше не думать.
Но, увы, халиф аш-Шарийа не мог так поступить. Ему нужно было пройти дальше, в ворота стены, отделявшей сад привратников от двора Охотников. Пройти по выложенному бело-красным мрамором, идеально полированному полу. Подойти к аркам Известкового дворика – кстати, они действительно напоминали кружево морской пены и раковины, – и подняться на верхний ярус галереи. На галерее сесть на приготовленное место – на прекрасном хорасанском ковре знаменитых сине-красно-белых тонов, в окружении своих военачальников. Халиф аш-Шарийа должен был присутствовать при казни мятежников из мятежного рода.
Их выводили по одному из расположенного по соседству Ястребиного двора. Катиб выкликал имя, человека ставили на колени. Юный гулям взмахивал ярко-желтым платком – и под солнцем ярко вспыхивал тулвар палача.
Аммар даровал всем мятежникам легкую смерть через обезглавливание.
Головы складывали в большие корзины, плетенные из ивовых прутьев. Аммар приказал казнить первыми Абд-аль-Азиза и всех пятерых его совершеннолетних сыновей – младшему было всего тринадцать, но держался он очень достойно. Только когда помощники палача положили ему ладони на плечи и придавили вниз, заставляя встать на колени, мальчик всхлипнул. Но тут же взял себя в руки и гордо вскинул голову.
Трупы оттаскивали в сторону черные рабы – их тела лоснились от пота, а розовые пятки оскальзывались на окровавленных плитах. Из одежды на зинджах были только белые набедренные повязки, а на черной коже следы крови не разглядеть.
Аммар отказался выслушать прошения о помиловании эмира Исбильи – он заслужил смерти, причем не такой легкой. В том числе и за резню, которую его вооруженные гулямы учинили в хариме. Абд-аль-Азиз приказал умертвить своих женщин – лучше им умереть, чем достаться врагам, сказал он. С помощью черных евнухов и садовников гулямы быстро управились с двумя дюжинами рабынь, четырьмя женами и тремя наложницами. Еще четыре женщины укрывались в масджид, и они, бедняжки, не поверили словам о помиловании и бросились вниз с альминара. Попутно подлые рабы перерезали горло пяти дочерям эмира, а также женщинам из харима старого Умара – трем пожилым женам, одной молоденькой наложнице и трем юным девочкам. И двоим маленьким сыновьям – одному было шесть, другому едва сравнялось три года. Остальным удалось сбежать.
