Мы в это время облепляли его со всех сторон, висли на руках и ногах. Он мягко валился на бок и хохотал. Потом, охая и вздыхая, подымался, как медведь, грозно прикрикивал на нас: «Цыц!»
Мы разбегались, а он шел в свою комнату пить чай.
В тот вечер мы предупредили коменданта, что будем выбирать новую редколлегию стенной газеты. Мы ждали, когда соберется побольше ребят. По передвижной лесенке я забрался к верхним полкам шкафов, рассматривая книги, читал незнакомые имена: Оноре де Бальзак, Монтескье, Радищев, Менандр, Помяловский… Сколько книг! Неужели есть человек, который все это прочитал?! Тимофей Евстигнеевич, Сергей Петрович — они, наверное, читали. А что, если прочитать все это самому?.. Начать с верхней полки и по одной, книжку за книжкой, читать…
Вот эта, например. Что это такое: «Мистерии»? Я раскрыл том и прочитал первые попавшиеся строки:
Когда погиб шестой властитель Рима,
Он рану сам себе нанес мечом,
Хотел он избежать позорной казни,
Суда сенаторов — рабов своих недавних…
Тревожно и жутко было от непонятных слов, от нарисованных воображением картин, как жутко бывает в лесной чаще одному, где все незнакомо и таинственно.
Иван с Никитой играли в шашки. Санька прижался в углу за пианино: готовился к собранию — и, как всегда в такие минуты волнения, был бледен и насторожен. Кто-то приглушенно смеялся.
Вбежал Сема Болотин. На безбровом лице его светились острые, сверлящие глазки, торчал острый птичий носик. В руках Болотин держал тетрадку.
— Ребята, последняя новость! — закричал он. — Я знаю, кого мы должны выбрать сегодня редактором! Кочевого. Он пишет стихи. Это факт. Вот доказательства… Все стихи про музыку, про шершепку и про Лену! Он влюбился в нее!
— В кого, в шершепку?
— В Лену. Слушайте!..
Всюду ты предо мной, — куда ни сгинь я.
Глаза мои слезами обожжены.
Бросаюсь на Волгу, но там ты богиней
Выплеснулась в пене из теплой волны
— Отдай, — негромко проговорил Санька, выбежав из-за пианино. Щеки его покрылись красными пятнами. Он ничего не мог вымолвить, только повторил несколько раз: — Отдай, отдай!..
Лена схватила Болотина за руку:
— Дай сюда!
— Не давай! — влетев в красный уголок, зычно крикнул Фургонов. — Кидай мне!
Болотин ускользнул от Лены, прижался к барьеру, вертел тетрадью, дразня Саньку. Тот потоптался немного, нерешительно опустив руки, потом выбежал из красного уголка. Поднялась суматоха; воспользовавшись случаем, ребята с удовольствием шумели.
— Читай! Читай! — неслось со всех сторон.
Раиса Николаевна испуганно металась за барьерчиком, почему-то взбивала прическу и грозила:
— Тише, мальчики, комендант услышит…
Лена рвалась к Болотину, но ее не пускали. Длинная рука Фургонова уже протянулась к тетрадке, чтоб схватить ее.
Я прыгнул с лестницы на Болотина, вырвал у него тетрадь и позвал Никиту:
— Поди сюда! Держи его!
Никита обхватил сзади Болотина, а я старался попасть ему тетрадью по носу.
— Не бери чужие тетради, не бери, не суй нос, куда не надо, — приговаривал Никита, сопровождая словами мои удары.
Все это было так внезапно и стремительно, что ребята в первую минуту смолкли, а потом разразились громким хохотом. Опомнившись, Фургонов поспешил на помощь Болотину, руки уже вцепились в мои плечи, и рядом с собой я увидел его кошачьи глаза. Болотин морщился и вертел головой, уклоняясь от шлепков.
— Пусти! — не выдержав, взвизгнул он.
В это время над нами глыбой нависло каменное лицо Чугунова. Стало тихо. Он прищемил мне ухо двумя пальцами и, не проронив ни слова, повел из красного уголка.
— Иди, герой, прохладись…
Но я не дал ему вывести себя на улицу, как другие. Я рванул голову, выдернул ухо из его пальцев, с силой оттолкнул его от себя и сам выбежал на крыльцо.
Перелистывая Санькину тетрадь со стихами, я вглядывался в темноту ночи. В Недвижном воздухе тихо падал снег.
Через несколько минут на крыльцо выскочила Лена.
— Алеша Ямщиков пришел, сейчас собрание начнется. Пошли. А про коменданта мы Сергею Петровичу скажем.
4
Закружилась в мире певучая метель, щедро насыпая кругом вороха чистейшего крупитчатого снега. Заманчиво сверкали по утрам снежные комья на ветвях сосны перед окном.
