Но вы и в будущем не поймете наукоучения. Если не говорить теперь о том, что некоторые из вас, воспользовавшись странными средствами, чтобы опорочить эту науку, поставили себя под большое подозрение насчет того, что вас одушевляют еще и другие страсти, помимо ревности к философии, – если не говорить об этом и отбросить это подозрение, как необоснованное, то можно было бы, вероятно, питать некоторые надежды насчет вас, если бы только вы еще не высказались и не высказались так явно, не обнаружили так явно вашего глубокого убеждения. Но вы это, к сожалению, сделали, и вы должны теперь внезапно изменить вашу природу и выступить в таком освещении, при котором те вещи, которые вы до сих пор излагали, и все ваше душевное состояние должны принять, я не могу описать, какой жалкий вид? Пожалуй, почти со всеми, кто двигал свое развитие в тиши, случалось, если они достигали зрелости, что, после того как они крепко отстаивали свое убеждение, они по прошествии некоторого времени с грустной улыбкой взирали на свои прошлые заблуждения. Но чтобы тот, кто брал всю публику в свидетели своих заблуждений и обязан изо дня в день писать, рецензировать и всходить на кафедру, чтобы такой человек признал свои заблуждения и взял их обратно, – это в высшей степени редкий случай.
Так как все это обстоит таким образом, как вы и сами хотя ни в коем случае вслух, публично, но все же совершенно несомненно должны будете признать, в какой-нибудь спокойный час, в сокровеннейших уголках вашей души, то для вас остается только один выход: отныне совсем не открывать рта там, где дело касается наукоучения и философии вообще.
Вы могли бы обратиться к этому выходу; ибо меня вы никогда не убедите в том, что ваши органы речи сами собой без вашего содействия образуют те слова, которые вы произносите, и что ваши перья сами собой приходят в движение и выводят на бумаге те вещи, которые затем печатаются под вашим именем или без него. Я всегда буду считать, что оба они приводятся в движение посредством вашей воли, прежде чем они делают то, что они делают.
Но так как вы могли бы сделать это, то почему бы вам не захотеть сделать это? Я все это обдумал и передумал и не нашел абсолютно никакого разумного основания, почему вы этому совету не только не следуете, но на меня за него обижаетесь.
Вы не можете ссылаться на вашу ревность к истине и отвращение к заблуждению; ибо, ввиду того что вы, как это вам подсказывает ваша собственная совесть, когда вы всерьез обращаетесь к ней, совершенно не знаете, чего, собственно говоря, хочет наукоучение и для вас вообще не существует вся та область, в которой оно живет, – то вы не можете так же и знать, является ли истиной или заблуждением то, что оно сообщает об этой незнакомой области. Поэтому предоставьте совершенно спокойно под их личную ответственность это занятие другим, кого это касается, подобно тому как мы все предоставляем королям под их личную ответственность управлять своим государством, объявлять войну и заключать мир, не вмешиваясь в это. До сих пор вы только препятствовали непредвзятому исследованию, запутывали простое, затемняли ясное, ставили на голову стоящее вверх головой. Почему вы желаете во что бы то ни стало стоять поперек пути?
Или вы полагаете, что ваша честь потерпит ущерб, если вы, до сих пор говорившие столь властно, теперь умолкнете? Ведь вряд ли вы придаете значение мнению неразумных? (А во мнении всех неразумных вы благодаря этому только выиграете.)
Так, говорят, что господин профессор Якоб в Галле совершенно отказался от высшей спекуляции и занимается политической экономией, и в этой области можно ожидать много удачного от его похвальной аккуратности и его трудолюбия. Он в этом случае выказал себя мудрецом, отказавшись быть философом; я торжественно выражаю ему свое уважение и надеюсь, что всякий разумный человек, знающий, что такое спекуляция, разделит это уважение. Если бы только господа Абихт, Буле, Бутервек, Гедингер, Гейденрейх, Снелль, Эдгард-Шмидт отказались от профессии, с которой они достаточно намучились и относительно которой выяснили, что они не созданы для нее. Пусть они займутся каким-нибудь другим полезным делом вроде мочения оптических стекол, лесоводства и земского права, составления стихов, писания романов, пусть они служат в тайной полиции, изучают медицину, занимаются скотоводством, пишут на каждый день в году назидательные размышления по поводу смерти; и ни один человек не откажет им в своем уважении.
