– Так. Раз уж мы говорим об окончании эпохи Брежнева, то что же это за страна, где вот такой начальник, такие порядки – а все нормально себя чувствовали и были довольны?…
– Довольны. Я своей молодостью очень доволен. Это была моя молодость, она была веселая, хорошая, глубокая. Она была насыщенная. Мне не о чем пожалеть, вспоминая свою молодость, хотя она в брежневско-андроповско-черненковские времена проходила.
– Я о другом. Если страна могла вот так управляться – практически никак. Одна шестая часть суши и сверхдержава. И все говорят – это нормально. Так, может, сейчас это просто временный такой всплеск воли, который быстро угаснет? И снова будут танцевать на могиле Пельше, то есть Суслова, извините. Вот если ты сидишь с утра – ни хера не делаешь, пьешь пиво, икаешь. А потом вдруг пятнадцать минут поработал, причем эти пятнадцать минут ничего не значат, и опять за пиво. Ну какой ты работник? Так и тут. Жили при Брежневе, всем все по барабану. А сейчас вон какой начальник строгий, умный. Всех строит, включая вертикаль. Но это ж может пройти, пролететь, как пятнадцать минут работы, – и опять все сядут пить пиво и на все ложить. И закусывать плавлеными сырками.
– Ну?…
– Так, может, опять все вернется?
– Ну и что? Как нам рассказывают наши друзья коммунисты…
– У людей черти лучше, чем у вас друзья.
– Ха-ха. Они говорят знаешь как? Русский народ уникальный, то да се, а потом они говорят историческую фразу: он – единственный из народов, который довольствуется малым. Очень-очень скромные потребности у этого народа…
– Да, потребности очень низкие.
– У кого – у тебя или у меня?
– У русского народа.
– А… Ты-то какое отношение имеешь к русскому народу?
– Я живу среди него.
– А у меня мать русская. Я еще и кровью повязан.
– Так это только по еврейским правилам русский, а так – немец.
– Ладно, вернемся в 82-й год.
– Я хотел бы подвести итог дискуссии о многоженстве и прелюбодеянии. Я вот сейчас придумал очень мощный аргумент…
– Ну-ка!
– Ну вот какова была продолжительность жизни у тех персонажей, на которых ты ссылаешься? Мафусаил там…
– Ты имеешь в виду старцев патриархов? Ну, жили они сотни лет! Авраам жил сто семьдесят пять лет.
– О’к, пусть будет сто семьдесят пять. Я чувствовал, что подходит великая мысль, и она пришла. Вот тебе сколько сейчас?
– Сорок один.
– А тебя больше сейчас на баб тянет, чем двадцать лет назад?
– Меньше.
– Во сколько раз?
Кох задумывается, взвешивает, потом говорит – чеканно, уверенно:
– Раз в десять.
– Теперь представь, что в шестьдесят один год у тебя этот интерес еще в десять раз упадет, а в сто сорок один, когда год сядешь писать, как кому положено трахаться и сколько надо иметь жен, ты вообще про это даже не вспомнишь. И ни слова про это не напишешь. После потомки будут говорить: не знаем ничего, нет про это никаких инструкций и ограничений! Нам Альфред Рейнгольдыч разрешил еб…ть все, что шевелится.
– Согласились. Гормональный фактор присутствует. Если вернуться к Новому Завету, так там Иисусу по разным версиям от тридцати трех до тридцати семи лет. В гормональном плане все в порядке. Поэтому и относится снисходительнее к вопросу о сексе.
– Вот, может, и Книгу надо все-таки читать не преждевременно, а в нужный момент. Не в десять лет и не в семнадцать, а, скажем, в шестьдесят.
– Не, ну там и другие примеры есть, когда царь Давид увидел эту… как ее…
– Суламифь.
– Нет, не Суламифь. Как ее… Бер Шева? Нет, это на иврите. По-нашему – Вирсавия! Она была жена одного из его хороших полководцев… (Это был Урия Хеттеянин. Некрасивая история у царя Давида получилась) (2 Царств. 11:1 – 27)
– …которого Давид отправил на верную смерть…
– Да-да. И еще самому главному (Иоаву) сказал: ты его в самое пекло отправь. И того убили. А Давид женился на Вирсавии. И это ему Бог не простил. Давид взялся Храм строить, а Господь ему сказал – э-э-э, похоже, только твоему сыну положено будет строить Храм. А тебе нельзя, греха на тебе много. И только царь Соломон, сын Давида (кстати, от Вирсавии) начал строить Храм.
– Суламифь у кого была? У Соломона?
– Ну, может быть.
