— Не терпится, что ли? — спросил оптовик.
— Бывает так, — простодушно объяснил я, — что даже лучше, когда карта сдвинется. Да вы не волнуйтесь, могу и подождать.
— Нам волноваться не из–за чего, — он открыл очередной «перебор». — Пускай те волнуются, которые куда–то спешат.
Гусь невозмутимо объявил «стук» и выдал по последней карте. Краем глаза я заметил, что у толстяка на руках бубновый туз. Он засопел еше громче.
— В банке шесть мохнатых, — напомнил Веня Гусь неизвестно кому. Он готовился к завершающему трюку, дерзкая его улыбка засияла ярче.
— На банк! — решился оптовик и протянул руку за картой. — Открой!
Гусь небрежно метнул рубашкой вверх шестерку треф. Не знаю, как прежде складывалась карточная судьба оптовика, но все страдания измученного азартом сердца читались на его лице так же ясно, как в букваре. Набрав семнадцать очков, он впал в некое подобие комы: прикрыл на секунду глаза, и капелька пота повисла на багровой щеке, точно жемчужина. Веня Гусь сделал вид, что подавил зевок, и незаметно мне подмигнул.
— Еще одну! — выдохнул оптовик.
Веня швырнул ему даму червей. Толстяк вздохнул так тяжко и с таким облегчением, как древний паровоз, дотянувший по воле опытного машиниста до ремонтного депо.
— Себе! — бросил победно.
Как обычно, мне не удалось уследить за манипуляциями Гуся. «Очко» сползло с его тонких пальцев медленно и красиво, как кожура со спелого банана.
— Ну вот, — сказал он виновато. — Опять тебе не повезло, старина. Похоже, сегодня не твой день.
Надо заметить, старина держался стойко. Спокойно пересчитал свои и Венины очки, достал из внутреннего кармана пиджака пухлый бумажник и ловко отслюнил из внушительной пачки двенадцать стодолларовых купюр.
— Зелененькими примешь? — В его сиплом голосе просквозила невнятная угроза, но Гусь не обратил на это внимания.
— Почему нет? Баксы — они и в Греции баксы. Еще конок?
— Да, — кивнул толстяк и взялся банковать. Долго, тщательно тасовал колоду и дал нам с Гусем по очереди подснять. На банк сразу положил пять сотенных.
Игра поначалу тянулась скучно. Мы пощипывали оптовика по маленькой, но карта шла ему хорошо, и минут через двадцать сумма на столе удвоилась. Еще какие–то двое молокососов подгребли сбоку и молча наблюдали за игрой. Астматическое сопение оптовика постепенно перешло в ровный, хотя и с паузами, гудеж, точно он храпел наяву. Его, конечно, нервировала наша собачья пристрелка, да и чувствовал он, что лимит везения вот–вот кончится.
— А вдарю–ка я по пятачку! — грозно объявлял Веня Гусь, словно ставил в заклад голову, и через секунду, мельком глянув на свои карты, с горестным вскриком добавлял к общей куче пять баксов.
— Нет, я, пожалуй, на столько не потяну, — вторил я. — Дай–ка, любезный друг, пару карт на три доллара.
Два раза подряд я останавливался на шестнадцати очках, потом на туза с вальтом прикупил десятку, а в следующий раз, наоборот, к двум семеркам открыл туза. По маленькой–то по маленькой, но за несколько кругов сто с лишним баксов выставил. Наконец при раздаче банкир выдал мне крестовую даму, а с ней я всегда чувствую себя уверенно, потому что она напоминает мне Настю Климову, мою старую подружку, которая как–то за один год трижды побывала замужем и от каждого мужа при разводе получила по однокомнатной квартире.
— На сто пятьдесят, — сказал я.
К даме пришли семерка, валет и шестерка — восемнадцать очков. Не плохо и не хорошо, как купание в мелкой воде. На всякий случай я задумался, брать еще карту или нет?
— Себе, — буркнул нерешительно. Оптовик открыл туза и шестерку — семнадцать.
— Ваших нет, — сказал я и забрал из банка сто пятьдесят баксов. Оптовик перемешал колоду, поднял заблестевший взгляд на юнцов, столпившихся у стола.
— Вам что, больше делать нечего, ребятки? — спросил негромко.
Ребятки захихикали.
— А ну убирайтесь отсюда!
В его осипшем голосе вдруг прорвалось столько ярости, что молодежь не решилась возражать, гуськом потянулась в глубину зала.
— Сколько там на кону? — небрежно спросил Гусь.
— Около тысячи, — ответил банкир.
— Давай по банку.
То, что произошло дальше, меня не слишком удивило. Гусь попросил две карты, банкир протянул ему одну, потом не спеша вторую и внезапно левой рукой, опустив колоду, ухватил Веню за кисть и резко ее вывернул. Проделал он это так ловко и стремительно, что я и в нем заподозрил шулера, решившего тряхнуть стариной. На столе, как в карточном фокусе, открылось очко из трех семерок и добавочный валет. Гусь продолжал улыбаться с прилипшей к губе сигаретой.
