Он издал какой-то звук, отдаленно напоминавший смех.
— Это была не ты. Просто ты слишком много выпила. Все в порядке.
— Не знаю, — упрямилась я, — может быть, это как раз и есть настоящая я.
Он покачал головой:
— Неважно. А теперь расскажи, что произошло.
Он сказал это так нежно, так тепло, что мое сердце готово было разорваться. Он казался таким родным и надежным, сейчас это было просто необходимо, и отступать некуда.
— Все так запутано, — произнесла я после долгой паузы.
— Снова интриги бессмертных?
Я кивнула, слезы опять навернулись на глаза. Черт. Почему я плачу? Потому что Сет так смотрит на меня, а совсем не из-за этих безумных событий. Я встала и отвернулась, надеясь, что он не заметит моих слез.
— Джорджина, что случилось? Ты пугаешь меня. Я решилась-таки посмотреть на него и произнесла:
— Ты мне все равно не поверишь.
На его лице по-прежнему отражалось беспокойство, но в уголках губ заиграла легкая улыбка:
— Ты действительно так думаешь? После всего, что я видел? Может, все-таки рискнешь?
— Ты прав, — признала я. — Но я не хочу впутывать тебя во все это.
— Я хочу помочь тебе, — сказал он, подходя ближе. Его бархатный голос окутывал меня мягкостью и надежностью.
— Пожалуйста, объясни, что у вас там происходит.
Мне хотелось сказать, что он все равно ничем не сможет помочь, но вдруг меня словно прорвало:
— Джерома призвали, то есть он попал в западню, и теперь его где-то прячут…
— Погоди, погоди! Что значит «призвали»? Как в «Докторе Фаусте»?
— Э-э-э, ну да. И пока его нет, мы все находимся в странном состоянии, Питер называет его «стазис». Мы утратили свою си… свои способности. Я не могу менять обличье. Хью не видит души. Зато вампирам радость — они теперь снова могут разгуливать среди бела дня и радоваться солнцу, которое в какой-то момент может просто убить их. И если мы не найдем Джерома, то нам назначат нового архидемона, чего мне совершенно не хочется. А я… я просто хочу, чтобы это ужасное состояние закончилось, чтобы все стало как раньше.
Лицо Сета оставалось совершенно бесстрастным, пока он разглядывал меня — несколько секунд, показавшихся вечностью. Наконец он сказал:
— Неужели… неужели тебе так тяжело от того, что ты не можешь менять обличье?
Я покачала головой и продолжила рассказ:
— Нет, дело не в этом. Просто вполне возможно, что теперь я стала смертной. Это невыносимо, я так не могу. Еле смогла дойти сюда от дома, я всего боюсь. Понимаю, это глупо, ведь вы, смертные, живете себе и не думаете об этом. А мне страшно из дома выйти, я боюсь, что со мной что-нибудь случится. И когда та машина не сразу затормозила… Черт, я просто с места не могла сдвинуться, меня прямо парализовало. Чувствую себя полной дурой… Ты, наверно, думаешь, что я сошла с ума.
И тут по моей щеке побежала предательская слезинка в знак окончательного признания собственной слабости. Сет нежно вытер соленую каплю, но руку почему-то не убрал. Он обнял меня за плечи и притянул к себе. Я опустила голову ему на грудь, глотая слезы и наконец-то поверив, что есть человек, который сможет защитить меня.
— Джорджина, Джорджина, — бормотал он, гладя меня по спине. — Все будет хорошо. Все в порядке.
Эти слова… такие простые и вместе с тем чудесные. Когда тебе плохо, все, особенно мужчины, сразу хотят что-нибудь сделать, чем-то помочь. И очень часто это действительно нужно. Но иногда необходимо, чтобы кто-то произнес эти простые слова: «Все будет хорошо». Иногда достаточно знать, что есть кто-то, кому ты небезразлична, и все.
Я уткнулась лицом в его футболку с Кунфу-псом и сдавленно пробормотала:
— Я не знаю, что будет дальше. Мне так страшно. Последний раз мне было так страшно, когда я думала, что Роман убьет меня.
— С тобой ничего не случится. Ты же сама сказала, что это продлится всего несколько дней. Тебе нужно просто переждать.
— Я не очень-то хорошо умею ждать.
Сет засмеялся и прижался щекой к моему лбу.
— Знаю, знаю. Не волнуйся. Люди сталкиваются с гораздо большими опасностями, чем прогулка в два квартала от дома до работы, и как-то умудряются оставаться целыми и невредимыми. Конечно, ты испугалась той машины, но ведь все обошлось.
