Дорн пожал плечами.
— Думаю, вы догадываетесь, что было дальше, — продолжал он. — Став свободным человеком, я должен был зарабатывать на жизнь, а единственное, что я умел делать, — это убивать зверей. И тогда я стал наемным охотником. Я понял, что мало умения убить зверя, если ты не способен его найти. Поэтому я объединился с охотником, который знал, как выследить добычу. Охотясь, мы получали серьезные раны и решили, что нам нужен целитель. Потом мы встретили Уилла и поняли, что без него нам тоже не обойтись. И вот теперь мы работаем вчетвером.
— Убиваете драконов?
— Да, я их ненавижу. А вы бы не возненавидели на моем месте? Я работаю за деньги. И если меня наймут, я завалю любого зверя, но мне доставляет удовольствие, если жертва — дракон.
— Любой дракон? — спросила Кара. Небо позади нее стало светлеть. Солнце показалось над горизонтом и встало над холмами восточного берега.
— Вы хотите знать, не охотился ли я на серебристых драконов? Тех, которых люди считают добрыми и мудрыми? Нет, но только потому, что никто не нанимал меня для этого. Для меня любой змей — это змей.
— А ведь ненависть тоже может сделать из вас раба, как и жестокий хозяин в Хиллсфаре. Дорн бросил на Кару сердитый взгляд.
— Если мне потребуется нравоучение, — проворчал он, — я могу обратиться к жрецу. Приятного вам утра, девушка.
— Пожалуйста, не уходите, — попросила Кара. — Простите меня. Я не собиралась читать вам мораль. Просто я хочу стать вашим другом.
— Почему? Вам что, меня жаль? Не стоит беспокоиться.
— Просто вы мне нравитесь.
— Я же сказал, не стоит беспокоиться, — повторил Дорн.
— Вы были правы насчет меня, — сказала Кара. — У меня действительно есть свои секреты, которыми я не могу ни с кем поделиться. Но вот что я вам скажу: мне очень страшно, а в вас я вижу что-то такое… Рядом с вами я чувствую себя увереннее.
«Оттолкни ее, — сказал себе Дорн. — Иначе ты влюбишься в нее и признаешься ей в этом. И тогда тебе придется примириться с тем, что она скажет:
«Да, вы мне тоже нравитесь, но не в том смысле, в каком девушке может нравиться мужчина»».
И вдруг с верхушки мачты раздался крик Уилла:
— Смотрите! Там на берегу какие-то лачуги!
— Едва ли, — сказал Дорн, прищурившись.
— Рэрун, залезай сюда и взгляни! Капитан, вы не одолжите ему свою подзорную трубу?
Хозяин судна, коренастый мужчина с вытатуированными на лбу знаками удачи и ясной погоды, нахмурился. Подзорная труба — инструмент ценный. Но, видимо, что-то в голосе Уилла убедило его, и он передал трубу Рэруну.
— Только не разбейте, — сказал он.
— Не волнуйтесь.
Карлик засунул трубу в сумку, висевшую у него на поясе, и забрался наверх.
С полминуты он внимательно изучал берег.
— Уилл прав, — наконец сообщил он.
— Ну и что там? — спросил Дорн.
— Это деревня, но она разрушена. Драконы всех поубивали. Этих тварей было не меньше трех. Я вижу следы.
Дорн задумался. Возможно, конечно, что драконы из Затопленного Леса опустошили деревушку и никто из охотников и моряков не заметил стаи, летевшей на юг, но это было маловероятно.
Но может, действуют две стаи драконов одновременно? Или даже больше? Появление нескольких стай было обычным явлением, но история знала и о таких редких случаях, когда сразу все драконы Фаэруна впадали в бешенство. Это приводило к гибели тысяч и тысяч людей, уничтожению целых королевств, и не одно поколение должно было пострадать, пока мир не оправится от подобных потрясений.
Мысль об этом ужасе наполнила душу Дорна пьянящей решимость и отвагой. Конечно, он не хотел, чтобы гибли люди, но мысль о том, что все драконы в мире беспечно спешат навстречу его стрелам и мечу, приятно будоражила воображение…
Он тряхнул головой и усилием воли сдержал полет разыгравшейся фантазии. Если сведения о подобных случаях не миф, это значило, что такое бедствие не могло разразиться без какого-либо предзнаменования вроде кометы или другого знака, предвещавшего беду. То есть следовало искать другое объяснение.
Он взглянул на Кару. Она смотрела на разрушенную деревню, и из ее фиолетовых глаз катились слезы. Она проявила такую смелость и хладнокровие во время сражения в Илоафоне, что столь открытое проявление чувств поразило Дорна. Он подумал, что это признак слабости, которой нет никакого оправдания, ибо она может помешать борьбе за жизнь.
