За этот будущий обоз великий князь заплатил мастерам золотом, венгерскими дублонами, на что древоделы стали ругаться.
— Дай, княже, серебро!
— Не дам! Серебро мне надобно на дань татарве казанской!
— А где же нам поменять золото на серебро?
— Со временем поменяете... Псковские купцы придут по зиме торговать, у них малость серебра будет. То да се... Рыбу привезут с низовий Волги. Отстаньте от меня со своим золотом!
Отстали.
— А я тебе, Ибан бин Базилевс, — продолжал говорить араб, — пригоню двести верблюдов! Половина их них — верблюдицы. Молоко станешь доить. Пить верблюжье молоко много лучше, чем водку.
— Это ты правильно говоришь, купец, — ответил наконец Иван Третий Васильевич. — Но не надобно мне верблюдов! Иди в Казань, там верблюдов купят. Потом съедят.
— Я к тебе пришёл, — спокойно держал ответ на грубость великого князя белобородый араб. — И от тебя уйду к себе. Давай сам веди наш торг.
— Да нечего мне тебе продать! Не-че-го! Земля моя захудалая, один ячмень да коровы. Торгую на горсть серебра в год!
— Ибан бин Базилевс! Я не прошу мне продать. Я прошу тебя купить. У меня купить мой товар и дать мне за него захаб! Фахима?[63]
Иван Третий покачал головой:
— Ма фахим туук![64]
Купец Абу Шейх сверкнул глазами, расчётливо медленно вынул их халата платок, развязал один угол. Там, в углу платка, Иван Васильевич увидел три венгерских золотых дублона. По чекану сразу вызнал свои деньги. Вот оно как! Древоделы московские, видать, успели поменять толику княжьего золота на арабское серебро! Башки бы им снести! Так других таких мастеров нету на Москве и в окрестностях. Чёрт бы их...
— Третий раз тебе говорю, я знаю Ибан ибн Базилевс, что тебе нечего мне продать. Я пришёл, чтобы ты у меня купил. Захаб мне давай и бери что хочешь: хоть рабынь из Персии, хоть кобылиц из Аравии, хоть длинные ножи из Дамаска. Захаб мне давай!
Арабский купец, этакая гадина, пришёл один! Один на Русь! Крепко знает арабский купец, что вызверись сейчас великий князь, как он вызверился на иноземцев в селе Архангельском или на Великий Новгород, тотчас Крымский шлях затопят волны конников. Ногайцы, калмыки, оттоманцы и даже крымчане... сожгут и Москву и всё окрест, а великого князя с людьми утащат на арканах в полон. Арабы, братья по крови... Что бы его княжеские книжники ни говорили, а вот этот вот «брат» сидит и самого великого князя Московского пугает!
— А давай будем меняться! — неожиданно предложил Иван Третий. — Товар на товар, а?
— Захаб! Аллах запретил мену с неверными! Велел брать с них золотом!
Что же ему всучить в ответ на имя его Бога такого, сильного и православного? Не всучишь. Он, гад белобородый, прекрасно знает, что князь Владимир Красно Солнышко, дабы уцелела от напастей Русская земля, за свой клочок земли Киевской пять сотен лет назад урвал себе грековского Бога. Или жидовского? Кто теперь ведает? Иначе Византия не желала принимать сторону князя Владимира, когда на него пошли с Запада наёмники скандов, а с Востока — полчища половцев и кипчаков. Любого Бога ухватишь за бороду, когда такая напасть! Сама Византия побродяжная и наняла скандов да половцев идти на князя Владимира..., А этот, белобородый, имеет полное право толкать Аллаха вперёд себя: его Бог!
— Ладно, не будем меняться, — устало ответил Абу Шейху Иван Третий. — Кажи товар! Я выберу.
Араб крикнул. Двери в горницу распахнули княжеские гридни и они же стали вносить товары Абу Шейха.
— Пока носят, — шепнул арабскому купцу Иван Третий, — я схожу тут... избавлюсь от лишней жидкости.
Купец ласково помановал левой рукой. Разрешил великому князю, ишь ты!
Иван Третий торопливо вышел из горницы. Толкнул неприметную дверь в широком проходе и очутился в «слуховом» чулане. Слушали четверо — два книжника, боярин Шуйский да тот псковской купец, именем Бусыга.
— Ну? — шёпотом спросил великий князь.
— Шейх Абу Фадх ибн Фарух, ибн Хаджадж ибн Маххабат ибн Масуди, как пишут арабские книги, был не купцом, а поэтом. Складно писал нечто вроде песен, — сообщил великому князю старший книжник.
— И такого купца, значит, нет? Хорошо...
