— Я ведь раньше жил в Африке... — продолжал десятский. — Этих зебр повидал. Мы на них учились стрелять... — он выхватил тяжёлый крис и отмахнул голову сначала одной крашеной под зебру кобылке, вторым махом сбрил голову и другой. Поскрёб кривым мечом полосу на дергающемся теле кобылки. На мече остались следы жёлтой краски.
— Красить животных для обмана наш Бог запрещает. И по нашему закону в Индию нельзя привозить кобыл. А ты привёз. Знаешь, как за это преступление у нас казнят?
— Знаю, — улыбаясь, ответил Книжник. — Ведь меня по всему свету зовут Бео Гург, «Золотой Волк».
— А-а-а-а! — заорал кривоватый араб, пытаясь удержать коня на месте и не соображая, что его конь бесится от стрелы, попавшей точно в промежность. — А-а-а-а-а! Это тот, кто везёт в Индию солнечный камень! Ловите его! — сам кривой араб ловить никого уже не мог, он кулём вылетел из седла: Тихон-мерген стрелял точно и очень метко.
Бео Гург почуял, что его монгольская лошадка проседает, ей, видать попали копьём в брюхо. И ему, Книжнику, тоже сзади попали копьём. Похоже, пробили позвоночник. Голубое небо над ним схлопнулось, а горы прорычали арабское ругательное слово. Всё в этом радостном мире стало сходиться в одну белую точку...
Пока глаза ещё видели, Бео Гург заметил, где торчит голова Тихона-мергена, и в ту сторону с последней силой бросил плоский камешек. С камешком он возился последние три дня, там имелась важная короткая надпись. Потом дикая боль ударила в голову и закрыла глаза Бео Гурга. Белая точка поморгала и растворилась в черноте.
* * *
Султану Махмуду Белобородому, владетелю Порты Великолепной, в прекрасное тёплое утро, когда роса только—только усыпала серебряными капельками все розы в саду перед гаремом, верный секретарь, хоть и евнух, доложил:
— Гонцы к тебе, о великий султан! Пришли из самой Индии!
Махмуд Белобородый не хотел упускать такого счастливого утра:
— Я приму гонцов в розовом саду!
Евнух попятился задом и захлопнул дверь почивальни великого султана. Юная наложница, что всю ночь не давала успокоиться крови султана в самой промежности, теперь спала, ибо султан ночью устал от этой дуры и влил в неё два стакана вина с настойкой гашиша. Больше она не взойдёт к нему на ложе, ибо не проснётся.
В розовом саду Махмуд Белобородый поцеловал сначала белую девственную розу. А потом надолго припал губами к розе красной, кровавой. Роковой, чувственной!
Позади султана кашлянул евнух и секретарь:
— Гонцы из Индии, о, великий султан!
— Я не помню, что за дела у меня в Индии, — сказал в сторону секретаря Махмуд Белобородый. — Напомни мне об этом деле!
— Дела в Индии не у тебя, о великий султан! Дела там у арабов. Помнишь, два месяца назад к тебе приплывал на трёх страшных боевых кораблях мусаттах сам великий Эль Му Аль Лим, главный араб над морями и океанами. Он тогда велел...
— Мне никто не может велеть! — взвизгнул Махмуд Белобородый.
— Он велел, — терпеливо повторил евнух и секретарь, — чтобы ты не пускал русских купцов в Индию и чтобы ты забрал у них товар — солнечный камень именем янтарь.
— Зови гонцов, — едва сдерживая в себе злость, проговорил Махмуд Белобородый. Он точно был уверен, что его секретарь работает на этих клятых арабов. И он, секретарь, не может любить и уважать своего султана, ибо султан для арабов — полукровка, туркоманская свинья!
Два гонца, воины из племени вазизов, тоже туркоманы, вошли в сад, держась каждый за угол грязного мешка. Они поклонились великому султану и опрокинули мешок. Из него выкатилась, вся обсыпанная мелкой солью голова Бео Гурга.
— Вот! — радостно сказали гонцы. — Велено доставить тебе от арабов, что перекрывают перевал Гиндукуш! — Это главный человек, кому арабы запретили открывать путь в Индию! Его голова очень дорого стоит, великий султан!
Султан Махмуд не стал смотреть на голову человека, которого уже нельзя ни о чём спросить. Он посмотрел сначала на белую розу, потом сорвал красную, уколовшись об её шипы. А уколовшись, заорал:
— К этой голове, собаки, должно быть приложено сто пудов солнечного камня! Вы его украли?.. Вы! Вы! Секретарь, секретарь!
