— Отцепись!
— Ну пожалуйста… Ну что тебе стоит?..
Его тон стал капризным и обезоруживающим, как у ребенка. Лишь теперь Дороти внимательно пригляделась к этому Нави — и увидела, как он молод. Значительно младше всех остальных писарей — лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Кожа гладенькая, без щетины, без пятен. Темные волосы крутятся вихрями, глазенки блестят в нетерпении — будто у мальчишки, что ждет первого танца или поцелуя. Какой же юный, — подумала Дороти и впервые здесь, в лечебнице, ощутила жалость к кому-то, кроме себя самой.
— Какое тебе число? Мне тридцать семь лет, если уж так хочешь знать.
— Спасибо, — улыбка Нави была трогательно открытой. — А можешь еще?
— Семьдесят восемь.
Дороти не помнила, что значит это число. Оно просто хранилось мозгу в где-то рядом с тридцатью семью, но что означало — поди пойми. Однако Нави и не требовал пояснений: услышав число, он улыбнулся и надолго умолк. Дороти выкинула его из головы с его дурацкими вопросами, сконцентрировалась на «Розе и смерти» и только-только начала писать, как тут…
— Скажи еще число. Ну пожалуйста! Будь так добра!..
При этом он шуршал и шуршал пером — без запинки, без помарки. Вот негодяй!
— Зачем тебе эти числа? Успокойся, обрети гармонию, пиши молча!
— Я не могу. Прости меня, никак не могу. Число нужно. Ты же знаешь. Скажи мне число, ну пожалуйста!
Она испортила лист, начала новый, спустя абзац испортила снова. Взяла третий — но сбилась, начала не с начала листа, а с того слова, где сбилась в прошлый раз. Нави брякнул под руку:
— Ну, почему ты молчишь? Дай хоть одно число, ну что тебе, жалко?
Нежданно для нее самой, в глазах Дороти выступили слезы.
— Да что же ты меня терзаешь! Дай уже покоя, душегуб!..
Нави смутился, спрятал лицо:
— Извини меня.
Но недолго выдержал без чисел. Не прошло и получаса, как он тихонечко пискнул:
— Пожалуйста…
Перо дернулось, ляпнуло кляксу. Она скомкала испорченный лист.
— Будь ты проклят! Восемнадцать!
Нави улыбнулся:
— Благодарю тебя. Ты такая хорошая!
Но ее день уже был испорчен. Шесть погубленных страниц, обязательная ночная процедура… и восемнадцать. Это число отозвалось в душе резкой, гложущей тревогой. Наверное, такое число Дороти видела где-то в своих кошмарах.
Будь ты проклят, Нави!
Вечером сего злосчастного дня мастер Густав обошел подопечных с проверкою. Дороти предъявила неполных пять страниц. Она боялась, что кроме ночи на коленях ее ждет еще и изгнание из писчего зала.
— Мастер Густав, я знаю, я сегодняшняя очень плоха, я испортилась, я позволила симптомам… Но это же не мои симптомы виноваты, а его! Этот Нави никак не успокоится, все спрашивает и спрашивает, я не могу писать, ничего не могу!
Мастер отозвал ее в сторону. Неторопливо снял нарукавники (он ведь тоже трудился, как все), сложил стопочкою исходники книг, придавил готовые листы, проверил, надежно ли закрыты чернильницы. Тем временем остальные пациенты вышли прочь. Нави оглянулся на Дороти с невиннейшим видом.
— Послушай, Дороти, — сказал мастер, — наш Нави совершенно безумен. Тебе и не снились такие симптомы, как у него. Магистр Маллин вместе с лекарем Финджером отчаялись с ним совладать. Но он пишет тридцать семь страниц в день. Идеальным шрифтом, без ошибок, без помарок. Может по десять минут вовсе не глядеть в исходник — пишет из памяти. Тридцать семь страниц в день, четыре книги за месяц. Когда ты будешь писать столько же — сможешь задавать кому угодно любые вопросы, и пускай попробует не ответить.
— Но он портит мой путь исцеления!..
Если бы Дороти имела способность к анализу, она легко поняла бы: Густав — не лекарь и не медбрат. Он — именно мастер, ремесленник, нанятый лечебницей, чтобы заставить писчий цех работать идеально. Вопросы исцеления и гармонии волновали Густава примерно в той мере, как капитана шхуны — чайки, гадящие на палубу.
— Я скажу Финджеру, пусть назначит тебе пять часов раздумий. Обмозгуешь свое исцеление как следует, настроишь душу на открытость терапии. А когда завтра придешь сюда — будь добра, отвечай на каждый дурной вопрос нашего птенца. Нужны ему числа — скажи. Хоть выдумай, хоть с потолка сними! Но чтобы к концу дня я увидел его тридцать семь страниц и хотя бы дюжину твоих. Иначе получишь полную гармонию, да с благодатью в придачу!
