— Ухххх!.. — выдохнула альтесса.
Роберт убрал меч в ножны.
— Когда начнем, кузен?
Не теряя времени, Эрвин приступил к тренировкам в тот же день, а продолжил следующим, и следующим, и следующим. Он отдавался учебе с удовольствием — собственно, любое дело во дворце лорд-канцлер Эрвин Ориджин делал в свое удовольствие, либо не делал вовсе. Он выбрал простой, но чертовски изящный тренировочный костюм; ходил в фехтовальный зал не утром, и не вечером, а перед обедом — когда придворные барышни непременно заметят его в пути. С небрежной учтивостью кланялся, придерживая Глас Зимы (и тем акцентируя на нем внимание), ронял невзначай что-нибудь о фамильных приемах или традициях Севера.
— Ах, к чему фехтование! Никто не посмеет вызвать вас, милорд! — отвечали дамы и добавляли с искоркой: — Хотя…
В этом «хотя» заключалось все, что только можно было сказать об умном, красивом, обаятельном, властном мужчине — и к тому же, мастере меча. Эрвин закреплял впечатление после тренировки, за обедом, когда мимолетно замечал:
— Отчего-то так разыгрался аппетит…
И какая-нибудь из придворных дам начинала шептаться с соседкой, а леди Аланис метала в нее огненные взгляды, а леди Иона хихикала на ухо брату…
Словом, тренировки приносили Эрвину массу внимания, укрепляли его образ великого воина (и без того сравнимый с легендами), причем все происходило как будто невзначай, без усилия и намерения. Что же на самом деле творилось в фехтовальном зале — знали лишь Роберт Ориджин и альтесса Тревога.
Обнажив меч, Эрвин скидывал маску. Игривость и непринужденность сменялись предельной, почти болезненной концентрацией. Эрвин кусал губы, бледнел от напряжения, рубил воздух так старательно, как бедный ученик приходской школы выписывает каракули в тетради. Роберт исправлял его ошибки с безграничным терпением, не говоря лишних слов, кроме: «Ага…»
У Эрвина не выходило ничего. С прежним своим мечом он достиг уровня среднего грея и мог одолеть пусть не опытного рыцаря, так хотя бы придворного выскочку. Но Глас Зимы был слишком легок и остер, и смертоносен. Глас Зимы не прощал сомнений и не терпел человечности. Он привык ложиться в руку мечника с единственной целью — цель эта была противна самому естеству Эрвина. И удары выходили вялыми, бессильными, ничтожными. Даже без «ага» Эрвин знал, что это — стыд.
— Нужны годы тренировок, — вечерами жаловался он альтессе Тревоге. Больше было некому — даже леди Иона и леди Аланис ничего не знали.
— Ага, — отвечала альтесса, подражая Роберту.
Она понимала, как и Эрвин: не в годах дело. Он — средненький мечник, но не дитя. Владеет и некоторой силой, и опытом (пусть малым), и пониманием сути. Если дело идет настолько плохо, то проблема — в характере Эрвина, в самой сердцевине его души.
— Ты слишком добр, — говорила альтесса. — Тебе не хватает злобы.
— Лучшее состояние для боя — холодная ярость, — Эрвин цитировал отца.
— Холодная, но ярость, — отмечала альтесса. — А в тебе ни ярости, ни гнева.
— Я — сама ярость!
— Мне-то не рассказывай. Все твои мысли — слишком светлые. Думаешь о девушках и рыцарях, и об отце. Думаешь, как все тебя любят и как отец тобою гордится, и загордится еще больше, когда выполнишь Молнию Агаты. Еще думаешь, как убьешь Кукловода и прославишься на века, и все будут счастливы, кроме Кукловода. А Кукловод в твоих мыслях — некий абстрактный злодей без души и даже без тела.
— Прекрати! Я тебе не овца! Я выиграл войну и взял столицу. По моему приказу умирали тысячи. Я сам убивал, и не раз. Казнил безоружных пленников. Меня боится половина Империи!
— Это все — внешнее. Внутри тебя живет доброта. Глас Зимы ее чувствует и хочет другого.
— Чего? Жажды трупов? Чтобы я представлял себе мясо, мозги, кровищу и возбуждался от этого, как от голых сисек?
— Да нет… Представь, что ты в джунглях, и лианы мешают пройти. Или, скажем, дверь в твой дом завалило снегом. С каким чувством будешь рубить лианы, отбрасывать снег?
— Но люди — не снег!..
Альтесса грустно качала головой:
— Вот в этом твоя беда.
— И что же делать?
— Брось затею. Я люблю тебя таким, как есть. Добрый герцог Ориджин — чудо природы, как белый рубин или синий изумруд! Глас Зимы отдашь Роберту — сделаешь его счастливым навеки. А Кукловода убьешь как-нибудь потешнее. Согласись, смерть от меча — это проза. Вот вставить в каждый глаз по оку и вместе разрядить, чтобы мозги закипели…
