| Иногда внимательно и долго, иногда с грубой поспешностью выбирают любую женщину и знают наперед, что никогда не встретят отказа. |
| Impatiently they pay their money in advance, and on the public bed, not yet grown cold after the body of their predecessor, aimlessly commit the very greatest and most beautiful of all universal mysteries- the mystery of the conception of new life. And the women with indifferent readiness, with uniform words, with practiced professional movements, satisfy their desires, like machines- only to receive, right after them, during the same night, with the very same words, smiles and gestures, the third, the fourth, the tenth man, not infrequently already biding his turn in the waiting room. | Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств -таинство зарождения новой жизни, И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными движениями удовлетворяют, как машины, их желаниям, чтобы тотчас же после них, в ту же ночь, с теми же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого мужчину, нередко уже ждущего своей очереди в общем зале. |
| So passes the entire night. | Так проходит вся ночь. |
| Towards daybreak Yama little by little grows quiet, and the bright morning finds it depopulated, spacious, plunged into sleep, with doors shut tightly, with shutters fixed on the windows. | К рассвету Яма понемногу затихает, и светлое утро застает ее безлюдной, просторной, погруженной в сон, с накрепко закрытыми дверями, с глухими ставнями на окнах. |
| But toward evening the women awaken and get ready for the following night. | А перед вечером женщины проснутся и будут готовиться к следующей ночи. |
| And so without end, day after day, for months and years, they live a strange, incredible life in their public harems, outcast by society, accursed by the family, victims of the social temperament, cloacas for the excess of the city's sensuality, the guardians of the honour of the family- four hundred foolish, lazy, hysterical, barren women. | И так без конца, день за днем, месяцы и годы, живут они в своих публичных гаремах странной, неправдоподобной жизнью, выброшенные обществом, проклятые семьей, жертвы общественного темперамента, клоаки для избытка городского сладострастия, оберегательницы семейной чести четыреста глупых, ленивых, истеричных, бесплодных женщин. |
| Chapter 2 | II |
| Two in the afternoon. | Два часа дня. |
| In the second-rate, two-rouble establishment of Anna Markovna everything is plunged in sleep. | Во второстепенном, двухрублевом заведении Анны Марковны все погружено в сон. |
| The large square parlor with mirrors in gilt frames, with a score of plush chairs placed decorously along the walls, with oleograph pictures of Makovsky's Feast of the Russian Noblemen, and Bathing, with a crystal lustre in the middle, is also sleeping, and in the quiet and semi-darkness it seems unwontedly pensive, austere, strangely sad. | Большая квадратная зала с зеркалами в золоченых рамах, с двумя десятками плюшевых стульев, чинно расставленных- вдоль стен, с олеографическими картинами Маковского "Боярский пир" и "Купанье", с хрустальной люстрой посредине - тоже спит и в тишине и полумраке кажется непривычно задумчивой, строгой, странно-печальной. |
| Yesterday here, as on every evening, lights burned, the most rollicking of music rang out, blue tobacco smoke swirled, men and women careered in couples, shaking their hips and throwing their legs on high. | Вчера здесь, как и каждый вечер, горели огни, звенела разудалая музыка, колебался синий табачный, дым, носились, вихляя бедрами и высоко вскидывая ногами вверх, пары мужчин и женщин. |
| And the entire street shone on the outside with the red lanterns over the street doors and with the light from the windows, and it seethed with people and carriages until morning. | И вся улица сияла снаружи красными фонарями над подъездами и светом из окон и кипела до утра людьми и экипажами. |
| Now the street is empty. |
