Нинель вернулась с кухни с бутылкой рома и новым бокалом. Плеснув себе треть, она взяла со стола еще и бокал Николая и подсела к нему на подлокотник кресла.
— Давай выпьем, дорогой — сказала Нинель голосом приторным и липким, подав ему выпивку.
Не дожидаясь Николая, она сделала глоток из своего бокала и, склонившись над ним, приблизила к нему свое лицо, прикрыв глаза. Далее что-то не пускало ее, и она оставалась в оцепенении в позе, словно остановленной на полудвижении, не решаясь ни поцеловать его, ни даже сглотнуть слюну.
В этот момент Нинель очень походила на свою сестру — у нее был такой же слегка вздернутый носик, маленькие пухлые губки и ямочки на щеках, похожая коротко стриженая прическа чуть более темных, но тоже льняных волос, и даже косметику она накладывала подражая Ксении — неброско и умеренно, хотя иногда и с перебором. Вот только глаза у них были разные. Нет, не по цвету, а по выражению: у Нинель — шаловливые, с налетом ветрености, а у Ксении — задумчивые и умные, «как у собаки». Так, смеясь, отзывалась о них сама Ксения.
Нинель и раньше позволяла по отношению к Николаю подобные выверты, даже в присутствии Ксении, но та только посмеивалась над проделками сестры, не видя в этом никаких серьезных мотивов для ревности.
Николай глядел некоторое время на Нинель равнодушно, как на какую-то резиновую смазливую Барбареллу, потом взял двумя пальцами ее за нос и несильно оттолкнул от себя:
— Не будь конченой стервой, Нелька! Иди лучше подотри сопли, — с издевкой проговорил он.
Нинель, отпрянув, вскочила на ноги и замерла в замешательстве, не зная, что такое в этот момент сказать или сделать. Чувствовала она себя в этот миг весьма ущербно, и ее глаза кипели обидой. Постояв так секунду, она опрометью бросилась к выходу.
— Косметичку забыла! — крикнул ей вслед Николай и услышал, как в подъезде по ступенькам лестницы быстро застучали вниз каблучки.
Николай подошел к окну, отодвинул тюлевую занавеску и увидел внизу припаркованный у дома «Фольксваген» Романа.
Во всем городе в то время было только две иномарки из стран загнивающего капитализма. Поэтому не мудрено, что «жук» Романа был известен не только гаишникам, которые никогда его не останавливали, но и большинству автолюбителей Новосибирска и даже многим гражданам, не имевших собственных колес, коих в ту пору было подавляющее большинство населения полутаромиллионного города.
Нинель заскочила в машину, и через минуту оттуда вылез Роман и решительной походкой направился к подъезду.
«Ну вот, парня за косметичкой послала», — подумал Николай и пошел искать косметичку Нинель, которая оказалась на трюмо в спальне. Затем вышел навстречу Роману, шаги которого раздались уже в коридоре — Николай не запер за Нинель дверь.
Роман вошел весь какой-то насупленный, со слегка расставленными в стороны руками, как это делают борцы перед схваткой. Своей, стриженой наголо, крупной головой он едва ли не подпирал дверной косяк — его рост был весьма приличен, пожалуй, даже больший, чем у Николая, но при этом он был еще и невероятно широк и мощен, словно гризли. Мохнатый индийский бурый свитер на нем усиливал это впечатление. Один глаз на его безбровом лице был покрыт бельмом, а второй метал гневные молнии, делая из него страшного монстра.
— Какого черта ты пристаешь к моей девчонке? — с порога свирепо прорычал он.
— Тебе налить выпить для успокоения? — невозмутимо ответил Николай и прошел на кухню.
Роман тяжелой глыбой двинулся за Николаем следом.
— Ты мне еще не ответил, кусок дерьма! Или ты считаешь, что за Нинель некому заступиться? Все еще Великим Чемпионом себя мнишь? Это же, паря, было давно, ты потерял свои навыки, ты постарел, ты куришь, пьешь, — Роман скосил единственный зрячий глаз на початую бутылку рома, оставленную на кухонном столе Нинель, — а за это время уже другие крепкие ребята наросли.
— Уж не ты ли, Рома? — с нескрываемой иронией произнес Николай.
Роман засопел, его лицо покрылось багрянцем, руки зашевелились, он зачем-то взял из мойки металлическую кружку и смял ее в лепешку, словно она была сделана из мягкого пластика.
