– Дурак!..
Майор все же успел выстрелить в мелькнувшее в находящемся теперь прямо перед ним проеме лицо – но в этот раз он попал уже совсем чудом. Тот, третий, тоже успел выстрелить, однако пуля ушла высоко вверх: прожав спуск до конца, стреляющий был уже мертв. Его тело ударилось затылком о вытертый кафель темной лестничной площадки – и этот тошнотворный звук стал окончательной точкой в событиях нескольких последних минут. Не ошибся, значит. Третий все-таки был…
– Ма-атка… – прохрипел левый из сумевших пройти через его дверь. – Ма-а…
На всех наречиях, кроме разве что грузинского, это слово звучало похоже. Но все же оно звучало по-разному.
– Свет!
Сын бросился к выключателю, и когда стало светло, майор с удовлетворением впитал то выражение, которое находилось на его лице. Ни на секунду не испуг – только хладнокровие. Как будто не третьекурсник, а боец после первой стажировки… а то и после второй. Парень слишком быстро вырос: командировки отца этому, конечно, поспособствовали. Ну и наследственность тоже.
– Ма-а-тка… Ля-ярва…
Правый перестал дергаться – но это все равно были уже просто мышечные судороги, они не значили ничего. В отношении второго майор сначала решил, что он может еще, наверное, выжить.
– Шею!
Из шеи раненого текло не густо: пуля едва прошла под кожей, не тронув ни один из крупнейших сосудов: в противном случае он давно ничего не говорил бы. Рана в груди была гораздо серьезнее – с каждым толчком сердца кровь выпихивала наружу булькающие пузыри. Такие же пузыри капали и с его губ. Пачкали они только свитер, курток на вошедших не было – ни на одном, ни на другом. Сбросили в подъезде?
Ромка зажал рану на шее комом содранной с себя майки, и глаза раненого на какое-то мгновение приняли более осмысленное выражение. Потом он охнул, снова сказал несколько слов и забился под их руками. Несколько секунд ярко-алые брызги летели с его губ в разные стороны, – захлебываясь, он пытался пробить пузырями воздуха заливавшую бронхи кровь.
– Ма-атка… – снова произнес он каким-то удивленно-разочарованным голосом. Это было уже последнее слово: видавший такое не раз майор даже не стал дожидаться, пока умирающий перестанет сучить ногами.
– Третьего.
Ему снова не пришлось ни повышать голос, ни объяснять – сын втащил третьего убитого в квартиру. В подъезде стояла мертвая тишина – соседи не пикнули, прислушиваясь. Так же не пикнула и жена, сжавшаяся на кухне в комок в ожидании того момента, когда он разрешит ей выйти. Это тоже был правильный поступок. За все время лопухнулся только сын, не вовремя сунувшийся вперед, но это, пожалуй, и все. И то обошлось. Живы.
Три паспорта по карманам брюк – хотя на третьем была и куртка, стандартный серый синтепоновый пуховик со сдвоенной зелено-оранжевой полосой по канту рукава. В отношении возможного четвертого майор почему-то не беспокоился ни на грош – того не было ни внизу, ни вообще; страховкой был именно третий.
– Русский, русский, русский.
Роман проглядел паспорта так же быстро, как и он сам. Те были не новые, но слишком чистые для людей, таскающих их в карманах каждый день. Ивановский, Ковалев, Семенов. Сергей Денисович, Сергей Алексеевич, Дмитрий Константинович. Места рождения – г. Балтийск Калининградской области, пос. Домново Калининградской области, г. Калининград. Регистрация – погранзона: Балтийск, Балтийск, Балтийск. Но при этом «лярва». И «матка». И «чтоб вы сдохли, суки», произнесенное на отчетливом польском. Как большинство жителей Калининградской области, и уж тем более подавляющее большинство офицеров 336-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты, польский язык майор Сивый понимал как минимум неплохо.
– Бля, – сказал он, на этот раз уже полностью вслух, не стесняясь, полным голосом. – Бля! Рома, что у нас по радио?
Тот вскочил на ноги и бросился к радиоточке, не потратив ни мгновения на то, чтобы вытереть руку от густеющей, темневшей на глазах крови убитых. Майор был уже почти готов к тому, что услышит музыку или статику, но радио было совершенно обычным. Как бывает по утрам в воскресенье, когда не спится в основном пенсионерам и молодоженам, там толкали рекламу лекарств: бархатный голос диктора сообщал о том, что уже через три недели после начала курса лечения у него совершенно исчезли все симптомы заболевания. Какого именно – майор разбирать не стал, было не до того.
