— А ты забула, як пид тобою нога гнала и остановылась на трыдцять шостому? Дэ вона тоби ростэ? На физкультури пэрэдпоследня. Всэ йисть бэз хлиба — бо нэ вмищаеться. Писля йиды тонэньку скыбочку видрижэ, потрусыть сахаром, покладэ на чашку с какавом и зигнэться над урокамы, — оцэ тоби и увэсь хлиб. Всэ, вона вжэ выросла!
— И шо ты, папа, хочэш вид мэнэ?
— Шоб в школу йшла моя внучка, а нэ якась мара. Тоби, Женя, сама холера ясна показуе, шо пальто нэ годыться, трэба пидшыты. А колир, цвет — тьфу! — як бабськи салатови рэйтузы. Маркэ, свитлэ, быстро замажэться. Куды твойи очи дывылысь?
— Другого нэ було.
— Я тэбэ и твойих сэстэр в страхиття нэ одивав.
В кухню заглянул мой всегда молчаливый отец и подмигнул, что обычно означало — всё будет хорошо.
На следующее утро в школу бежала весёлая дивчинка в пальто по росту, с тугим пояском, с подобранным вдвое, застёгивающимся чёрным воротничком.
Через какое-то время, с лёгкой руки дедушки, к Новому году отец, окончивший с отличием курсы кройки и шитья по верхней мужской одежде, со своего бостонового тёмно-синего, перелицевав, сшил мне пальто с коричневым цигейковым стоячим воротничком, застёгивающимся на плече, с внутренними пуговицами — взрослое. Шапка-ушанка — тогда их девчонки у нас ещё не носили — и сапожки на школьном каблучке. На вечер провожали всей семьёй, и мама махала рукой мне вслед.
Забыла. Мамина младшая сестра Нина, офицерша, привезла мне отрез, польский вельвет, — диковинка! — жёлтый, в чёрный горошек с копеечку. Мама сшила мне платье с отложным воротничком, зелёными пуговками, со встречными складочками. Зелёная атласная лента в косу ниже пояса. Дедушка пошутил, маме:
— Дывысь, шоб нэ вкралы. Я ж твою матир завиз!
И сказал в руку. Танцевать приглашали даже парни из одиннадцатых классов, а под саксофонно-проникающее танго «Каменный цветок» обмирала с Колькой, первым танцующим одноклассником. Его лучистые степные глаза, тёмный пушок-усики над доброй улыбкой ярких губ так волновали!.. Давно ли сидела с ним за одной партой в четвёртом классе русской школы?..
Домой прилетела на крыльях успеха. Мама, длинно и пристально посмотрев, бросила непонятную фразу:
— У тэбэ, доця, николы нэ будэ подруг… — и покачала головой. «А как же подружка Люда?..» — растерялась я мысленно. Тётя Шура, по жизни оптимистка, махнула рукой:
— Нэ слухай. Вона вечно… як з горы бухнэ.
Теперь-то я понимаю: мама была права — зависть человеку не союзник. И мой сын знает, почему тётю, Шуру Пархоменко, назвали когда-то Александрой.
…В каникулы мы с братом Валюней оставались с дедушкой — на хате. Брат, покрутившись, убегал по мальчишечьим делам, а я и дедушка варили зелёный борщ. Он садился возле электрической плитки с кастрюлей и командовал кулинарным парадом.
Самое интересное было, когда на арену разделочной доски выступала зелёная часть. Надо было зубчатым отбивным молоточком измельчить в сплошную массу щавель, лук, петрушку, укропчик. На мой вопрос, зачем так мелко, дедушка только предвкушающе крякнул — зараз узнаешь, а пока учил: крутые яйца, три-четыре, порубить ножом в горочку и ссыпать в кастрюлю. Сам этого не мог сделать — руку трясла лихоманка, поэтому яйца обычно разбивал сырые и вливал в кипящую кастрюлю, в которой тут же начинали кувыркаться-нырять смешные бело-жёлтые, но приятно-вкусные паутинки.
В это время в кастрюле у дедушки уже томилось мелко порубленное внутреннее сало с репчатой головкой лука, лаврушкой и картошкой, которую по готовности он помял в большой поварёшке — как любил. Начинало прикипать-пахнуть что-то сытное, просящее к себе ломтик чёрного хлеба. Осталось только травную готовую мякоть опустить с доски во всё остальное — заправленное, маслянистое, пахуче-кипучее.
Тихо спихнула. Завершая чудо приготовления, яркая живая масса накрыла-зазеленила всё под собой, и в кастрюле заиграло-задышало. Выпрямившись, дедушка победно улыбнулся:
— О! Тэпэр твоя зэлэна мелочь отдасть и цвет, и вкус!
И через минуты стало отдавать: из колдовского горячего варева, крадучись, выползал-выпаривался и обволакивал дух — смачный, острый, со щавлёвой кислинкой, вбирающий в себя моего деда, меня и мои слюни, а также вбежавшего на запахи Шарика, вилюче-просяще обмахивающего нас приветливым хвостом. И дедушка посоветовал:
