— …и драть наш диван…
— …который могла бы съесть собака…
— …и он будет спать в нашей постели, а нам тут и так тесно!
— Ага! И одеяла не хватает!
— Слушай, ты серьезно так думаешь? Ну, не про одеяло, а про кота?
— Мне кажется, тебе действительно лучше бы подошел кот. Ты так любишь этого страшного… лысого… который Афиноген! Просто хочется отвернуться, когда вы с ним целуетесь, потому что ты даже со мной не целуешься так… интимно!
— И вовсе он не страшный! — с некоторой обидой сказала Катя, напрочь проигнорировав выпад про интимное. — Он просто чудный! Волшебный. Он инопланетянин! Но он единственный в своем роде и неповторимый, поэтому лучше я иногда буду ездить к нему, чем заводить тут неизвестно кого. Потому что ты не любишь лысых и выберешь какого-нибудь волосатого. Который точно будет линять где попало. И выклянчивать у меня сосиски, когда будет сытый, а я — голодная! Нет, я, пожалуй, не хочу никаких домашних животных. Даже улитку в аквариуме, как у Машки Камышевой. Или попугайчиков. Они такие шумные! У нас были. Спасу от них не было, только и делали, что лузгали просо и орали! Мама их купила, чтобы у меня было счастливое детство!
— И у тебя было счастливое детство? — спросил Тим, улыбаясь своими удивительно теплыми и светящимися глазами совсем рядом.
— Да. У меня было счастливое детство… особенно счастливое после того, как мы сплавили этот разноцветный курятник в школу, в живой уголок!
— Я вижу, мадам Тодрия, вы совершенно не склонны к ведению домашнего хозяйства! — прошептал Тим ей в ухо, и ей стало щекотно и весело.
— Не склонна! — подтвердила она. — Только знаешь, как говорит Приходченко: «Бачилы очи, що купувалы!»
— Это точно! — подтвердил Тим, и Катя внезапно обнаружила, что пижамы на ней почему-то уже нет.
* * *
Утром она пожалела, что на ней не оказалось пижамы, — было холодно, а телефон, засунутый ею в такое место, где даже Тим не смог его найти и выключить, звонил и звонил. Она схватила первое попавшееся под руку — футболку Тима и, на ходу натягивая ее и чертыхаясь, стала искать источник звука. В этот-то момент он и замолчал!
— Чтоб тебя черти забрали! — пожелала Катя трубке, но черти, видимо, тоже отдыхали после трудовой недели, потому что, когда она повернулась спиной к месту, откуда исходил звук, он грянул снова.
— Да! — бросила она в трубку, которую нашла наконец на стуле, где были свалены ее сумка, штаны, свитер, еще один свитер — тонкий, парадный, в котором она вчера танцевала, а также трусы, лифчик и колготки. А еще все позавчерашние наряды, в которых она пришла с работы, и позапозавчерашние тоже. Нет на это все Лидии Эммануиловны — чтобы она сюда заглянула и скептически хмыкнула! А потом еще и взяла все это брезгливо через бумажку, словно паука, и с торжествующим криком «И-и-и!» спустила бы с балкона!
— Да! — повторила она в трубку. — Говорите!
— П-простите… — Голос был юным и смущенным. — Катя?
— Она самая! — Катя поежилась и накинула на футболку свитер — вчерашний или позавчерашний… а может, и самый нижний — позапозавчерашний, потому что куча ее одежды была вся перевернута в поисках мобильника и она теперь не смогла бы сказать, какой именно. Кроме того, она совершенно не могла идентифицировать голос, и, похоже, на том конце также испытывали замешательство.
— Мы вчера с вами танцевали…
— Да? — удивилась она.
Танцевала она исключительно с Тимом… нет, не только… Еще ее два раза приглашал какой-то солидный мужик, выше нее на целую голову: один раз она с ним пошла, а во второй вежливо отказалась… Но почему это он теперь ей домой звонит?! Да еще и таким голосом, будто ему от силы лет пятнадцать?..
— …и вы мне дали свой телефон… и попросили позвонить…
— В шесть утра? — ядовито поинтересовалась она.
— Да. В шесть. Только я проспал. Простите! И сейчас уже половина седьмого, но…
— Молодой человек! — рявкнула Катя. — Это уголовный розыск! И если вас вчера разыграли и дали вам этот телефон…
— Ты чего кричишь на весь дом?
Она замахала на Тима рукой, и с нее свалился свитер. Однако Тим, кажется, все понял и быстро накинул на нее одеяло, а затем, заткнув уши, сидел рядом все время, пока она разорялась. Вскоре она иссякла и в сердцах кинула трубку в груду мятых вещей.
