— Я знаю, чего ты хочешь.
Вздрогнув, Элизабет оторвала взгляд от учебника по социологии и увидела довольно невзрачного молодого человека в куртке защитного цвета. На мгновение лицо показалось ей знакомым. Он был с нее ростом, щупловатый и… какой-то нервный. Да, нервный. Хотя он стоял неподвижно, такое было впечатление, что внутри его всего колотит. К его черной шевелюре давно не прикасались ножницы парикмахера. Грязные линзы очков в роговой оправе увеличивали его темно-карие глаза. Нет, конечно, она его раньше не видела.
— Сомневаюсь, — сказала она.
— Ты хочешь клубничный пломбир в вафельном стаканчике. Угадал?
Она еще раз вздрогнула и в растерянности захлопала ресницами. Да, она действительно подумала, что хорошо бы сделать короткую паузу и съесть мороженое. Она готовилась к годовым экзаменам в кабинке на третьем этаже Дома студентов, и, увы, конца не было видно.
— Угадал? — повторил он с нажимом и улыбнулся. И сразу в его лице, еще секунду назад таком напряженном, почти отталкивающем, появилось что-то привлекательное. «Миленький» — это слово вдруг пришло ей на ум, и, хотя в отношении взрослого парня такое определение было бы, пожалуй, оскорбительным, в данном случае оно выглядело уместным. Она улыбнулась ему в ответ, сама того не желая. Вот уж чего ей совсем не хотелось: тратить драгоценное время на какого-то психа. Ничего не скажешь, подходящий он выбрал момент, чтобы обратить на себя внимание. Ей еще предстояло одолеть ни много ни мало шестнадцать глав «Введения в социологию».
— Спасибо, не надо, — сказала она.
— Ну и зря, так можно заработать головную боль. Ты ведь уже два часа сидишь не разгибаясь.
— Откуда такие точные сведения?
— Я за тобой наблюдал. — Он одарил ее улыбкой этакого сорванца, но она его улыбку не оценила. Как нарочно заболела голова.
— Можешь больше не трудиться, — сказала она излишне резко. — Я не люблю, когда меня вот так разглядывают.
— Извини.
Ей стало жаль его, как иногда бывает жалко бродячих собак. Он был такой нескладный: куртка висит как на вешалке, носки разного цвета. Один черный, другой коричневый. Она уже хотела улыбнуться ему, но сдержалась.
— У меня на носу экзамен, — объяснила она почти доверительно.
— Намек понял. Исчезаю.
Она задумчиво посмотрела ему вслед, а затем снова углубилась в учебник. Но в голове засело: клубничный пломбир.
В общежитие она пришла в двенадцатом часу ночи. Элис валялась на кровати и читала «Маркизу О» под аккомпанемент Нейла Даймонда.
— Разве эта вещь включена в программу? — удивилась Элизабет.
Элис села на кровати.
— Расширяем кругозор, сестричка. Повышаем интеллектуальный уровень. Растем… Лиз?
— А? Что?
— Ты меня слышишь?
— Кажется, ты в отключке.
— Я познакомилась сегодня с парнем. Странный, знаешь, парень.
— Ну еще бы. Оторвать саму Элизабет Роган от любимого учебника!
— Его зовут Эдвард Джексон Хамнер. Да еще «младший». Невысокий, тощий. Волосы последний раз мыл, наверное, в день рождения Джорджа Вашингтона. И носки разного цвета. Черный и коричневый.
— Я-то думала, тебе больше по вкусу наши, из общежития.
— Это другое. Я занималась в читалке на третьем этаже, он спрашивает: «Как насчет мороженого?»
Я отказалась, и он вроде отвалил. Но после этого мне уже ничего не лезло в голову, только и думала о мороженом. Ладно, сказала я себе, устроим маленькую передышку. Спускаюсь в столовку, а у него уже тает в руках клубничный пломбир в вафельных стаканчиках.
— Я трепещу в ожидании развязки.
Элизабет хмыкнула.
— Отказаться было неудобно. Ну, сели. Он, оказывается, в прошлом году изучал социологию у профессора Браннера.
— Чудны дела твои, Господи. Подумать только, чтобы…
— Погоди, сейчас ты действительно упадешь. Ты же знаешь, я пахала как зверь.
— Да. Ты даже во сне сыплешь терминами.
— У меня средний балл — семьдесят восемь, а чтобы сохранить стипендию, нужно восемьдесят. Значит, за экзамен я должна получить минимум восемьдесят четыре. Короче, Эд Хамнер говорит, что Браннер каждый год дает на экзамене практически один и тот же материал. А Эд — эйдетик.
— Ты хочешь сказать, что у него… как это называется?.. фотографическая память?
